Папа?
— Пап! Папа! — кричу в трубку, смахнув значок.
— Привет, малыш, — заикаясь, металлическим голосом произносит отец.
— Пап! Ты слышишь меня?! Мне нужна помощь! — в трубке словно что-то обрывается.
И в ответ – тишина.
Черт. Черт. Черт!
Телефон сдох.
Несколько раз я жму на кнопку, пытаясь его реанимировать, но все бесполезно.
Глубоко вздохнув, провожу по лбу тыльной стороной ладони, стирая выступившую испарину. Влажные руки начинают мёрзнуть, становится зябко. Радует, что у меня нет боязни замкнутого пространства. Радует, что я не хочу в туалет, но это, в отличие от клаустрофобии, только вопрос времени. Даже думать не хочется о том, что будет, если за мной никто не вернётся.
Мама с ума сойдёт. Она перестала трястись надо мной, наверное, только последние пару лет, хотя одна привычка так и осталась неизменной. Каждое утро и перед сном, мама трогает мой лоб, проверяя, нет ли температуры. Я пробовала с этим бороться, но все без толку.
Меня всегда оберегали. Друзья, помня о моей болезни, продолжали относиться ко мне, как к больной, даже после выздоровления. Я почувствовала это и, когда Андрей случайно узнал о моем диагнозе от общих знакомых. Для многих людей рак означает тоже, что и смерть, но мне повезло. Я справилась, мы справились. Однако знакомые не спешат снимать с меня печать смертельно больной. Что уж говорить о маме? Другое дело Тамбов. Вот, кто не даёт мне спуску, принимает за равную себе. У него нет жалости. Это-то меня в нем и привлекает. Случилось так, что человек, с которым у нас взаимная неприязнь, даёт мне больше, чем те, кому я дорога. Я чувствую себя действительно здоровой, полной сил. Я могу дать отпор и обязательно придумаю, как отомстить.
Поэтому, когда я отсюда выйду, а я выйду, Тамбова ждут очень веселые деньки.
Мысли о мести придают мне храбрости и притупляют сигналы нарастающей паники.
В животе урчит, горло начинает жечь от жажды.
Я сажусь на стул, опираюсь на спинку и закрываю глаза. Несколько медленных вдохов и выдохов позволяют немного расслабиться. Слух обостряется, и секунду спустя я резко вскакиваю. Где-то вдалеке раздаются шаги.
Я бросаюсь к двери, начинаю колотить в нее, как сумасшедшая, и звать на помощь до тех пор, пока не слышу лязг металла в замочной скважине. Отступив на шаг, наблюдаю, как дверь открывается.
— Я так и думала, — произносит моя спасительница.
15. 15. Женя
— Слава богу, вы пришли!
Я готова разрыдаться от радости и броситься ей на шею, но величественная осанка и пронзительный взгляд мисс Янович гасят мой порыв.
— Идем, деточка, — сдержанно произносит она. — Здесь холодно. Я напою тебя чаем.
— Ну что вы, не надо. Я уже пойду, — качаю головой.
Мне просто хочется поскорее убраться отсюда.
— Я все равно собиралась пить чай. Не заставляй старую леди делать это в одиночестве, — настаивает женщина.
Ее предложение кажется искренним, а взгляд выражает надежду, и я не могу не согласиться.
— Конечно. Спасибо. С удовольствием.
Снова оказавшись в огромной библиотеке Истерна, я понимаю, насколько здесь много воздуха и пространства по сравнению с тем местом, где меня запер Тамбов.
В арочные окна открывается вид на парк, над которым нависло чернильно-синее небо. Яркий свет люминесцентных ламп после сумрака темного коридора слепит глаза. У одного из стеллажей стоит неразобранная тележка с книгами. Все читатели и сотрудники разошлись.
Мисс Янович гасит свет в дальней части библиотеки, подходит к старинной картотеке и задвигает неплотно закрытый ящичек, а затем занимает свое место за кафедрой книговыдачи. Все ее движения отработаны до автоматизма.
