– Я должен – что? – Ингар пронзил Маттиса Брензайна острозаточенным взглядом. – Не рисковать? Это уж как получится – мы, в конце концов, на войне!
– Нет! – с еще большим жаром выдохнул Брензайн. – Вы должны! Подумайте о боевом духе нашей армии! Все мы будем смотреть на вас и идти за вами. Вы – образец силы и стойкости. Вы должны поставить наши общие интересы выше собственной доблести!
– Я пока никуда не лезу! – прошипел в ответ Ингар, борясь с желанием долбануть трубой по парапету.
– Это просто потому, что пока у вас не было подходящей возможности.
Ингар сдержался – подзорную трубу не сломал и на Брензайна не наорал.
Повешение было назначено на следующий день. Положение обязывало Ингара на этом мероприятие присутствовать. Всяких дезертиров и мародеров он не единожды приказывал вешать, и был к этому неприятному зрелищу привычен. Да и вообще за свою жизнь он уйму смертей повидал, и он не Юст. Хотя гордиться тут было нечем.
Ингара сопровождал десяток гвардейцев, Брензайн, Сэйд и начальник городской стражи Уфук. Экзекуция должна была состояться у Южных ворот Внутреннего города с наружной стороны стены. Здесь возник стихийный базар, где торговали рыбой, птицей, мукой, овощами и фруктами, и народу собралась тьма. Однако перед отрядом лиорентийских гвардейцев люди старались побыстрей расступиться, прижимаясь к откосу сухого рва.
Приговоренные уже стояли в ряд на длинном помосте, с накинутыми на шеи петлями. У них были связаны не только руки, но и лодыжки – как понял Ингар, чтобы при повешении они не дрыгали ногами.
Над собравшейся толпой разносился голос – глубокий, зычный, хорошо поставленный. Ингар пригляделся – это вещал один из приговоренных, по-ронийски.
– Воинов у гухулов больше, чем песчинок в пустыне, чем капель в море! Сопротивляться им так же бессмысленно, как пытаться остановить песчаную бурю или шторм. Лишь глупцы и безумцы этого не понимают! Пока не поздно – сдавайтесь и падите на колени. Молите о пощаде – иначе вам всем уготована мучительная смерть!
Надо было прийти пораньше и заткнуть этому проходимцу рот!
Вот если бы его насадили на кол или язык вырвали – он не нес бы чушь, вовсе не поднимавшую боевой дух местных жителей. Издержки принятого Ингаром решения, издержки!
– Довольно слушать этого придурка! – процедил Ингар.
Он подступил к помосту и хотел уже сделать знак, чтобы палач без лишних слов выбил из-под ног вещуна высокий табурет, на котором тот стоял. Зря Ингар это сделал – он теперь слишком хорошо видел выстроившихся в ряд висельников. Пусть бы им хоть мешки на голову понадевали!
Ханлах Сэйд, подошедший к виселицам вместе с Ингаром, бросил на него нервный взгляд. Сэйд был бледен и весь вспотел – не от жары: магистрату не нравилась предстоящая процедура. Экий он изнеженный.
Говорун был смуглокожим, с лохматыми, кучерявившимися волосами, худым, грязным, в рваных обносках – явно беженец, и порядком оголодавший. А потом Ингар встретился с этим человеком взглядом.
И пусть он не был сейчас никак связан с Юстом, но все равно чувствовал, будто тот стоит за его плечом, исполненный горечи и сострадания. И Хеймир с Илинорой. И Джионна. Будь все проклято!
– Вы хоремиец? – мрачно спросил Ингар.
– Да, – человек вздернул подбородок, показав выпирающий кадык и веревочную петлю со скользящим узлом под ухом.
Он смотрел на Ингара очень странно, затем что-то мелькнуло в его глазах, он переменился в лице и неожиданно добавил прежним, вещательным и убедительным тоном:
