Оставшиеся на помосте – трое убийц и насильников и пятеро наемников, обвиненных в измене, в конце концов, повисли в петле.
– Снимите их потом и похороните, – приказал Ингар. – Не оставляйте качаться на потеху и гнить. Обойдемся без подобных назиданий.
– Вы очень милосердны, господин. – Освобожденный болтун уставился на висельников. – Я говорю это совершенно искренне. В Хореме во время осады людей за воровство и другие нарушения, даже самые незначительные, сажали на кол.
– Я слышал, раньше у вас было принято знатных преступников сбрасывать с Усыпальницы или с колоколен, – заметил Ханлах Сэйд.
– Да, – кивнул хоремиец. Лицо его дернулось и исказилось, рот съехал куда-то вбок. – Настоящий полет человеческого гения.
– Чем вы занимались в жизни? – спросил Ингар.
– Пустословием. Я философ. И немного натуралист. Меня зовут Халид Тарек, и я буду ходить по улицам Элмадена и говорить то, что вы от меня хотите.
– Мне знакомо это имя, – сказал Сэйд. – Я не так давно читал записи о зверствах гухулов – за вашим авторством.
– Наверное, я тоже их читал… – Ингар поскреб шрам под повязанной косынкой. – Вы – отчаявшийся человек?
– Да. – Хоремиец снова вскинул подбородок. – Я потерял всех, кто был мне дорог, и всё, что было мне дорого в жизни. И Урхандж… «Красота дворцовой части города и Львиной площади сравнима с весной. Прекрасные пруды, благоухающие сады, изысканные цветники, статуи львов, тротуары из оникса, стены из прекрасного мрамора. Сам Дворец Правителя украшен звездами, полы в нем – из чистого серебра, а стены – из литого золота». – Халид Тарек глубоко вздохнул и пояснил: – Это не я написал. Это задолго до меня. Замечательные писатели, изысканно владевшие словом. Вот еще, из Дженаха Диури:
Я помню сад, гранаты, розы, лавры,
И мраморный фонтан, упрятанный от солнца,
Среди тенистых миртовых деревьев.
И статую богини с львиной головою
И рыболовной сетью, чуть прикрывшей груди…
Похоже, хоремиец не на шутку увлекся, но потом он замолчал, и на лицо его вновь легка печать скорби.
– Мы всегда состязались с белярцами, кичились друг перед другом. У них была Колонна Небесного Отца, у нас – Усыпальница и Львиноголовая богиня. Элмаденцы не могли ничем похожим похвастать! Но теперь… оба города обратились в развалины.
Про будущую участь Элмадена он ничего не сказал – мудро с его стороны, вместо этого продекламировал очередные стихи:
И вижу я: конец уж недалек,
Нарушен мертвый сон тысячелетий,
И завершен подсчет грядущих дней,
Поглотит мир безжалостная бездна,
И чаша бытия опорожнится.
Ингар почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Ерунда! Это всего лишь слова, сложенные в ритмичные строки.
– Что за стихи? – ему пришлось приложить усилия к тому, чтобы голос звучал ровно и невозмутимо.
– Я не знаю их автора. – Халид Тарек пожал плечами. – Я услышал их от отца, но едва ли это он их сочинил… Я отчаявшийся человек, вы верно заметили, – добавил философ после паузы. – И, признаться, не надеялся, что жизнь моя сегодня продолжится. Но, раз уж так – я буду стараться. У меня теперь есть цель. Очень неплохая, принимая во внимание все обстоятельства.
