Один случай до сих пор не отпускает. В один отряд привезли девушку молодую, красивую, точёную, как артистка. Посадили за убийство мужа. Но когда мы узнали, за что она его прикончила, то ни у кого камня на сердце не осталось. Пока она была в магазине, её муж задушил подушкой двухлетнего сына. Мальчик проснулся и заплакал, помешал папашке смотреть футбол. Она пришла, увидела ребёнка мёртвым, схватила топор у печки и изрубила мужа. Не помнила, сколько раз ударила. Пока силы были, била. Вот такая история.
А в том отряде не женщины, а животные. И одна из таких «мужиков в юбке» выбрала её жертвой. Та сопротивлялась как могла, но бесполезно. Сначала избили. Потом, когда вышла из санчасти, изнасиловали всем отрядом. Она не справилась, не смогла пережить такое и на собственном чулке в туалете повесилась. Я помню, как мы плакали, как жалели, что она не попала к нам. Потому что у нас старшая была с образованием, с душой. Третья ходка, а человеком осталась. Благодаря ей мы не озверели.
Особое внимание у нас уделяли чистоте. Генеральная уборка по субботам, каждый день влажная. За ежедневную можно было заработать две пачки сигарет. Курить я начала тогда уже по-чёрному. Передач никто не слал. Вот и мыла за сигареты, чай, хоть за какую-то радость. Научилась всему там: и стирать, и варить, и чистоту держать. От матери, признаться, этому не научилась. Только там, в казарме, среди чужих баб, стала хозяйкой.
Трудно было, особенно вначале. После свободы, после шика и в клетку! Всё по команде, всё по распорядку. Я так боялась, что первое время только молчала, ни с кем не спорила, выполняла всё, что скажут. Была тихой, незаметной, будто тень. Только через несколько месяцев пришло осознание, что не убьют, не растерзают, и я чуть выдохнула.
Тоска по воле была страшная! Работа спасала и библиотека. Соседки учили рукодельничать, кто-то играл в шахматы, а я читала. Работала в швейном цеху. Быстро научилась шить, а какая скорость и качество были! Сама не предполагала, что к этому талант есть?! Начали платить понемногу. Сначала смеялась, что бабы за такие копейки, а радуются. Потом сама ждала эти крохи.
Тогда ещё в голове родилась мысль, что выйду и открою ателье. Буду жить честно. Не хочу больше того, с чего начала жизнь. Не хочу грязи, тюрьмы.
Я понимала, как мне повезло, ведь не везде такие старшие?! Где-то ад, унижение, а их я уже сполна наелась. И решила, что больше никогда не пойду той дорожкой, и стану человеком!
Однажды в колонию приехал батюшка. Соседка по койке уговорила сходить. Тогда впервые в жизни я оказалась в церкви. Посидела, послушала, поговорила. Потом крестилась и исповедалась. Когда говорила, что больше никогда не вернусь к проституции, я это не просто говорила. Я будто клятву произносила перед Богом. Говорила: «Обещаю!» – и голос дрожал. Повторяла несколько раз. И, что ты думаешь, сдержала слово! Не просто не делала, даже мысли ни разу не возникало.
Я хотела жить, работать, заработать на жизнь, как нормальный человек, и у меня получилось! Но, когда воспоминаю, ощущаю себя ржавой изнутри. Память не даёт забыть, мысли лезут в голову, даже если ты их прячешь. И знаешь, мне стыдно не за то, кем я стала, а за то, кем была! Стыдно перед мамой. Она знала обо всём, но никогда ни слова не сказала, ни упрёка, не всплакнула при мне. А я ведь знала, как ей было тяжело, как стыдно перед соседями, как болела за меня?! Я это чувствую до сих пор. Иногда думаю: вот умирать буду, и в последние минуты не свою жизнь вспомню, а то, как опозорила её.
