Через неделю в палату вернулась третья соседка – Лика. Её возвращение словно нарушило их почти семейную тишину. Полноватая, особенно внизу широкие бёдра, тяжёлые ноги, но с узкими плечами и почти незаметной грудью, Лика казалась неуклюжей. Но её лицо всегда украшала лёгкая, сдержанная улыбка. В её зеленовато-серых глазах, прикрытых короткими ресницами, было безразличие ко всему происходящему. Она часто опускала веки, будто старалась спрятаться, стать незаметной. Это придавало её облику нечто томное, почти театральное, но в действительности больше напоминало болезненную отрешённость. Единственное, что по-настоящему поражало, так это её волосы. Они не были густыми, не были волнистыми или пышными, но их длина! Длинные, ровные, гладкие, они спадали ниже колен, почти касаясь пола, и вызывали изумление у всех, кто её видел впервые. Ей было около сорока, и она оказалась самой молодой в палате. В разговоры Арины и Марии не вмешивалась, чаще лежала лицом к стене, отгородившись от мира.
– Наверное, нужно было попасть именно сюда, – вдруг сказала однажды Арина, лёжа на кровати, глядя в потолок. – Чтобы понять, как же хорошо просто жить, просто дышать, есть, чувствовать, видеть дождь за окном?! Раньше я не думала об этом, всё было как в тумане. Работала, как загнанная. Копошилась, бегала, суетилась, как будто за мной кто-то гнался, а ведь никто и не гнался. Только сама себя загнала.
– А ты расскажи! – предложила Мария, посмотрев на Арину с лёгкой улыбкой, в которой сквозила грусть. – Всё по-настоящему. Без прикрас, без фильтров, как есть. А потом я расскажу о себе. Послушаем друг друга, разберём, где оступились, где обманули себя, где грешили. Может, тогда и поймём, зачем нам дана вторая попытка, пока ещё можно что-то исправить?!
– Ты права, – медленно проговорила Арина, задумчиво глядя в окно, за которым бесконечно моросил дождь. – Нам дали второй шанс. Просто так такие вещи не происходят?! Не зря мы выжили. Значит, нужны для чего-то?
– Да, именно так! Жизнь под дублем два. Без репетиций и с почти исчерпанным временем.
– Страшно, если честно?! Я никогда никому не рассказывала всю правду. Даже самой себе не признавалась в некоторых вещах. Ни родные, ни близкие, никто не знает и половины того, что я пережила. Много грязи, боли, стыда, ошибок. Ты уверена, что хочешь это услышать?
– Уверена, – с серьёзным выражением лица кивнула Мария. – Ведь и во мне немало тяжёлого. Может, в этом и есть наша цель, чтобы выговориться? Освободиться хоть немного. Понять, что не одни мы такие. Что нас таких много!
– Знаешь, – тихо сказала Арина, будто бы думая вслух, – я поняла, что самое страшное, это не сам грех, а то, что он, как болезнь, въедается, становится частью тебя! И ты уже не понимаешь, где ты настоящая, а где изуродованная своими поступками. А слабость…? Она ведь как трещина, стоит только раз поддаться и рушится всё.
Мария молча села на кровать. Прислонилась спиной к стене, обхватила колени и ждала. Она чувствовала, что Арина хочет, но не может насмелиться. Нужно время. Нужно тепло.
– Ты думаешь, тебе будет интересно слушать чужую жизнь? – вдруг спросила Арина, посмотрев на неё с неуверенностью.
– Думаю, да. Потому что это уже не совсем чужая жизнь. Мы теперь немного свои. Свои в беде, в боли, в тишине этой палаты.
– Предлагаешь разговор по душам? До самого дна?
– До самого.
