У страха рога велики - страница 17

– Ну, вот Михаил Александрович, приехали. Вот на этой валежине под олешиной устраивайтесь. Пень видите? Да, метров пятнадцать. Вот на него и ставим пачку соли. Звери травки наелись, она после дождя сочная, водички в ключе попили, побегали по жаре, пропотели, соль из них выходит вот их как баб беременных на солененькое тянет. Они нюхом её за версту чует. Вот внизу марюшка, а по ней ключик бежит. Тропу видишь, по ней зверь к соли и притопает. Чо, соль не пахнет. Это тебе не пахнет, у зверя нюх другой и слух тоже. Так что не кури и лишнего не шебурши. Ну, мы поехали на свои места. На зорьке жди.

– Ни пуха.

Валерьяныч так и не вылез из машины. Сидя на заднем сидении, он давился смехом, не выпуская его на волю. Поэтому и его «Ни пуха» прозвучало сухо. Мягко заурчал движок и скоро стих за деревьями.

Михаилу Александровичу отчаянно захотелось курить. Так всегда. Скажут нельзя. Хочется – хоть умри. Махнув рукой на запрет, достал сигарету, чиркнул зажигалкой и присел на ствол. Тишина. Небо синее-синее, словно вымытое прошедшим дождем. Изумрудная зелень в белых росчерках березовой рощи переливается в разнотравье усыпанной желтыми и красными цветами мари. Купы ивняка по извивам ключа и тишина. Но слух привыкает. Едва стрекочет кузнечик, фр-р-р пролетела мелкая пичуга, пискнула над головой и затихла. Улетела, затаилась? Кто еще прячется в чаще не видно. Слышно. Тайга живет своей жизнью. Загасив аккуратно сигарету, Михаил Александрович присел на землю за стволом. Сыро и не видно пень. Сел на ствол, спрятавшись среди ветвей ольхового куста. Время застыло. Медленно скатывается солнце, медленно удлиняются тени, нудно, бесконечно нудно зудит комар. Убьешь, другой на его месте поет туже песню. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А когда неизвестно; сколько ждать и кого? Марь укрывается синими сумерками, от ключа, цепляясь за заросли ивняка, тянется к березовой роще туман. Вдалеке раздался выстрел, через мгновения эхом другой. А может быть, в самом деле, эхо? На какое – то время Михаил Александрович приободрился, стал внимательнее вглядываться в туман. Вот сейчас выйдет, покачивая рогами, красавец олень или огромный сохатый. Подойдет к соли, а уж с двадцати метров он не промажет. Туман клубится и, кажется, кто-то в самом деле в нем шевелится. Темнеет. Звезды высыпали на небо, пачка соли едва угадывается, свои руки и то он различает с трудом. Россыпи звезд в небе. Он не помнит такого неба. Такого бездонного и яркого он никогда не видел. А тайга живет своей жизнью, только шорохи, потрескивания, далекий крик птицы стали еще загадочнее. Холодок пробирается под хэбешную куртку. То было в ней жарко, а сейчас и от полушубка овчинного не отказался бы. Прохладно, а веки сами опускаются на глаза. Пробирает. Передернулся, сгоняя сон, прогоняя противную стылость со спины. Сзади треснула ветка и могучий рык в самое ухо. Руки сами вскинули ружье, занемевшие пальцы нажали курки. Оглушил грохот, яркая вспышка ударила по глазам, отдачей перевернуло через ствол. Ошалев, на ощупь, выбрался из куста. Под руки кроме веток, камней ничего не попадалось. А зверь притаился. Сейчас бросится. Медведь подранок страшен в своем гневе. Человек в своем страхе глуп. Медведь тоже. Ночью глаза не смотрят – ноги несут. Не дай Бог побежать ночью по тайге. Ветки цепляют за одежду, бьют по лицу, норовя в глаза, путают ноги. Знающий тропу собьется, потеряет, а если новичок в тайге – беда. Под гору ноги несут сами, не упасть бы. Кончились деревья, кочка под ногами и небо в звездах. Бежать уже сил нет. И куда бежать? Вспомнил про зажигалку с фонариком в нагрудном кармане. Посветил по сторонам. В синем призрачном свете ни пути, ни дороги. Закурил успокаиваясь. Припомнил, что железную дорогу не переезжали, а она от поселка на севере. Это мы в школе проходили; Большая, Малая, Полярная звезда. Ой, как высоко она над головой, но приблизительно север там. Подсвечивая под ноги синим лучиком, побрёл Михаил Александрович за Полярной звездой. Долго ли коротко. Время в тайге ночью штука относительная, расстояние тоже. Вышел. Сначала услышал гудки локомотива, а потом увидел, как скользнул по вершинам луч прожектора. Когда вышел на пути, хотелось в пляс пуститься по шпалам. Так и шел по ним – приплясывая. Во-первых; ноги никак в шаг не попадали, то шпала отставала, то вперед выскакивала, во-вторых; тянул вдоль путей сквознячок. Прижмутся пути к скалам – теплом веет, выскочат на продув – как из преисподней холодом обдаст. А холод не тетка. Составы мимо летят, машинист даст сигнал, увидев в луче человеческую фигуру на откосе. Пролетит мимо, оглушит, а все веселее. Вон уже замаячили белые, синие станционные огни. Если везет, то везет во всем. Та самая станция, та же дежурная. Узнала, впустила, чаем напоила.