– Так чего молчите?
– Толку, орать. Ты думаешь, они не знают с кем делиться? А самое страшное, что работаем на рухляди. Все сыпется. Самосвалы в отвалы улетают, выпускают Белазы если хотя бы на одном колесе тормоз работает. Для этих специалистов кинематика – нечто матерное, а гидравлика – из греческой мифологии. Если менеджеры? Не лезьте в технические вопросы. Ну, вот. Видишь, как мы с тобой славно поработали. Еще десяток связали. До следующего сезона хватит. На чердак ты полезешь?
– Спасибо. Я вчера слазил. Чешется.
– Не у тебя одного. С чего бы это Лизка исчесалась, её что одна оса во все места укусила.
– Это ты у нее спроси. А мне зубы не заговаривай. Твой чердак, ты и лезь.
Чесалась не только Лиза. Павел тоже почесывал под футболкой рубцы. День жаркий, соль пота бередила раны. Одно спасение озеро, пусть временное облегчение, но облегчение от зноя. Михаил заглядывался на Лизу, на её стройную фигурку, вслушивался в её веселый смех. Ему казалось незаметно для окружающих. Но даже Лиза ощутила женским, не знаю, каким по счету чувством, тепло его взгляда. Оторвалась от Мишки, с которым возилась на отмели, оглянулась и, озорно подмигнув, показала Михаилу Александровичу язык. Это вышло у нее настолько непосредственно, по ребячьи, что он опешил, захлопал глазами. А когда вокруг рассмеялись, он отчаянно покраснел. Зачесались, все сразу, осиные укусы и, как утопаемый ищет спасения там, где тонет, он бросился в воду. Ушел под воду, плыл у самого дна в холодных ключевых струях, пока не заболело в груди. Со стуком в висках вынырнул, перевернулся на спину, раскинув руки, стал любоваться полетом чаек. Успокаивалось сердце, стук в висках сменился тихим шумом в ушах, плеском волн, которые гнал легкий ветерок. Слышал, как на берегу звали его. Но он радовался покою, чистому небу, прохладной воде и яркому солнцу, которое слепило глаза. Лиза сидела на валуне у среза воды, обхватив колени руками. Если картина Васнецова навевала печаль, то яркая зелень юного лета, юная девушка, сверкающая солнечными бликами вода наполняли светом, радостью. Радостью бытия и радостью, которая будет. Тихо, без всплеска Михаил ушел под воду. Ушел в сторону и метров через пятнадцать, глотнув свежего воздуха, изменил направление в сторону девушки. Немного левее отмели вынырнул так, что бы только носом можно было дышать. Лиза уже не сидела. Стоя на камне, прикрыв ладошкой глаза от солнца, она вглядывалась в солнечные блики на воде, выглядывая Михаила.
– Га-ав. – Вскочил Михаил на ноги и пригоршнями стал плескать воду на опешившую девушку. Лиза оступилась и упала бы, не подхвати он её на руки.
– Дурак. Дурак. – Колотила она его кулачками по плечам, по голове.
А он, выйдя из воды, кружил её по поляне. Задохнулся от смеха и, не отпуская её, сел на траву.
– Дурак. – Только исчез оттенок возмущения. – Дурак.– Повторила Лиза почти весело, с ноткой нежности. – Дурак.
Михаил разжал объятия, откинулся на спину. У Лизы кружилась голова, потеряв опору, качнулась, оперлась рукой о его грудь, оттолкнулась и вскочила на ноги. Оттолкнулась, попав ладошкой на солнечное сплетение, так удачно, что из него вышибло воздух, слезы выбило из глаз.
– О. – Подавился он вздохом, закашлялся. Перевалившись на бок, едва отдышался. Лиза испугано смотрела на него. Присела, её теплая ладошка легла ему на плечо.
– Миша, Миш, ты чего?
