Она давно стала полноценным членом семьи. Меня ей все же на руки не давали, но возилась она со мной, как и со всеми предыдущими детьми. Была очень доброй, рассказывала ужасно интересные истории, жила принципиально на кухне, отказываясь от любого комфорта.
Все поколения нашей семьи пытались научить бабушку старенькую читать. Последним в этом ряду оказался я. Все усилия оказались тщетными, уж не знаю почему. Она была очень религиозной и крестила всех детей нашей семьи, некоторых тайно. На подоконнике в кухне стояли иконки. Особенно запомнилась мне одна, изображающая Вседержителя, строго, даже чуть сердито смотревшего, казалось, прямо на меня. На ней было очень много золотой краски, что чрезвычайно меня привлекало. Заметив мой повышенный интерес именно к этой иконке и небезосновательно полагая, что оный может привести к какой-нибудь шкоде с моей стороны, бабушка старенькая торжественно сообщила, что если я буду трогать эту картинку, то добрый Боженька немедленно убьет меня молнией. На меня это произвело впечатление, к иконке я не прикасался, осторожно рассматривая ее со стороны. Таковым было мое первое приобщение к религиозной жизни.
Бабушка старенькая пекла поразительно вкусные лепешки, так и называвшиеся «бабушкины лепешки», до коих я был большой охотник. И не любила советскую власть. Рецепт этого кулинарного чуда был безвозвратно утерян, позже не стало и советской власти. Не то чтобы я сильно тосковал без них, но бабушкиных лепешек с удовольствием бы отведал. А с советской властью… Не знаю, привык я к ней как-то, что ли. От некоторых вещей так до сих пор и не могу отвыкнуть. Нелюбовь же к тому, отчего я никак не отвыкну, объяснялась просто: бабушка старенькая была убежденной и несгибаемой монархисткой. Не знаю почему, только констатирую факт, который она никогда и не скрывала несмотря ни на что.
Надо заметить, что отечественные кино и телевидение не очень активно рекламировали жизнь и быт царской семьи, скажем прямо: случалось подобное чрезвычайно редко. Однажды вечером вся наша семья собралась у телевизора. В те времена телевизор смотрели именно так – дружным коллективом. Не помню уж, конечно, с чего и почему, там демонстрировали довольно пространный фрагмент хроники, посвященный празднованию 300-летия дома Романовых. Мне было велено бежать звать бабушку старенькую, потому что царя по телевизору показывают. Она не заставила себя ждать, внимательно цепким взглядом глядела в экран, недоверчиво покачивая головой. Потом сокрушенно вздохнула, махнула рукой и с обидой произнесла: «Разве ж это царь? Где они такого царя видели? Брехуны! Царь он другой совсем! Он…» Она снова вздохнула и удалилась на кухню.
О том, что бабушка старенькая умерла, мне сказал папа, забрав из детского сада. Всю дорогу до дома я плакал. Было темно. Шел снег с дождем. Я впервые узнал, что значит смерть дорогого тебе человека.
От бабушки старенькой я услышал выражение «минное время». Было ли оно ее собственным изобретением или реликтом, казалось, давно забытого родного диалекта, не знаю. Звала она так жизнь при царе, самое счастливое время своей жизни. В эвакуации в Каменск-Уральском она подружилось с татарином Фаридом, развозившим воду. Именно с ним вела она долгие разговоры о минном времени. Тот в силу природной вежливости, отягощенной слабым владением русским языком, внимательно выслушивал ее пространные рассказы, будучи уверен, что речь идет о мирном, довоенном времени, реагируя восклицаниями типа «якши» или «килешэм». Когда это категорическое непонимание собеседницы вскрылось, бабушка старенькая, оскорбленная в лучших чувствах, страшно рассердилась, обозвала Фарида «басурманом чертовым» и прекратила с ним всяческие разговоры.
