Кольцо помолчало и с некоторым удивлением выдало:
«А ты прав. Доски сделаны одиннадцать лет назад, гвозди – еще раньше, но все вместе собрано летом одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года по вашему летоисчислению».
«Ты что, с досками переговорило?» – удивился Попов, уже выбитый из состояния созерцания.
«Нет, тут немного сложнее, хотя… учитывая твое образование… можешь считать, что я у них спросило».
«Да ну, – обиделся на «образование» Серега, – а что ты вон у того тополя можешь спросить?»
«Что угодно», – заявило кольцо. Помолчало пару секунд, и вдруг захохотало:
«Да ты об это дерево дважды башкой приложился! В пять лет, когда с самокатом не справился, и в двенадцать, когда в хоккей играл. На валенках».
«Про хоккей помню, – буркнул Попов, – про самокат – нет. Врет оно. Или забыло».
«Я же не с деревом разговариваю, – хмыкнуло кольцо, – я следы смотрю, в тонком поле. Ну, в ауре тополя, чтоб тебе понятно было».
Серега задумался:
«Ты хочешь сказать, что пространство сохранило все мои действия за семнадцать лет? И ты видишь эти следы?»
«Примерно так, – подтвердил «боевой артефакт», – что тебя конкретно интересует? Вот тут тебе клюшкой бровь разбили, там дальше – шайбой в колено попали, вон то стекло ты мячом выбил. Все записано в пространстве-времени».
«Погоди, – оживился Попов, – значит ты можешь посмотреть, что произошло с мамой?»
«Нет, – сразу разочаровало кольцо, – она вышла из подъезда, и больше сюда не возвращалась».
«А куда пошла?»
«Никуда не пошла, – вздохнуло кольцо, – села в машину и уехала».
«Что за машина? Номер?»
«Ага, ты думаешь, все так просто, следователь доморощенный? Я тебе про мать рассказало только потому, что ты ее помнишь. Вот если ты мне машину покажешь, я тебе скажу – ездили в ней знакомые тебе люди и когда. Вон, в том синем автомобиле она много раз сидела, какой-то старик ее возил».
«Это дед Костя, – покачал головой Попов, – сосед по коллективному саду. Он нас часто домой подбрасывал».
«Понятно. А вон, похоже, и наш клиент. Удачно получилось, не надо его из-за двери выковыривать».
Серега обернулся. В самом деле, со стороны магазина шел Вова, помахивая двумя полиэтиленовыми пакетами с разливным пивом. Не очень твердая походка нового хозяина квартиры усугублялась остатками льда на тротуаре. Вова скользил, тряся вылезающим из синих «треников» брюшком, громко матерился, но упорно продолжал свой путь. У самого подъезда он окончательно выбился из сил:
– Слышь, братан, подвинься малехо! – от Вовы разило перегаром, но слова он выговаривал вполне отчетливо.
Попов пересел, и «братан» плюхнулся обширным задом на другой край скамейки. Откусил угол мешка с пивом, и долго, с наслаждением, высасывал мутный напиток, дергая щетинистым кадыком. Уполовинив пакет, вытер тыльной стороной руки губы, и кивнул Сереге:
– Будешь? Свежак! После вечера пятницы – самое то!
Попов помотал головой, и Вова допил остатки. Удовлетворенно рыгнул и хлопнул соседа по плечу:
– Зря отказываешься, братан. Пивас, что надо!
Серега почувствовал, как сознание затапливает багровая волна ненависти:
– Тамбовский волк тебе братан!
Вова не столько обиделся, сколько удивился:
– Ты че? Не хочешь пить – не пей. А че ты ваще здесь сидишь? Я в нашем подъезде всех мужиков знаю! Тебя не знаю!
– Зато я тебя знаю, – тихо, но с угрозой ответил Попов, хватая «братана» за ворот «олимпийки» и подтягивая к себе. Вова попытался взбрыкнуть. Кольцо хмыкнуло, и Серега почувствовал, что готов гнуть пальцами гвозди. Воротник кофты затрещал, закручиваясь вокруг шеи. Вова захрипел и замер, не выпуская второй пакет с пивом. Побагровевшее лицо с выпученными глазами, большой красный нос с синими прожилками и трясущиеся губы были совсем близко, и Серега едва удержался от искушения – ударить лбом прямо в переносицу «братана».
