– На вот, держи, пена для бритья «Восход», содержание спирта не менее 63 %.
– А есть что-то, что не пена? – взмолился Егор.
– Есть, но это надо к Потапычу идти, – ответил Кузьма.
– Ну так пошли.
Для прораба Потапыча это утро началось как обычно: выйдя из своей бытовки и, почесав зад монтажнику Григоряну, Потапыч ощутил на своем лице влагу. Это крановщик Василий Вениаминович справлял свою малую нужду сверху, не удосужившись спуститься вниз.
– Да уж… – выругался Егор и продолжил – Кстати, Потапыч, ты слышал, что вчера Печёнкина марсиане забрали? Причем, в вытрезвитель, как всегда.
– Кто ж не слышал? Он всю ночь рабоче-марсианские песни горланил. Всем нам спать там мешал. А сегодня на работу!
Внезапно на стройке установилась гробовая тишина, даже Василий Вениаминович на башенном кране застыл в позе писающего мальчика, раскрыв в рот. На лицах строителей и собравшихся вокруг зевак читалось "Не может быть!!!" На горизонте строительной площадки появились Егор, Кузьма и Потапыч.
– Что мы делаем на стройке? – подумали обомлевшие зеваки и разошлись… в пляс. По швам. На молекулы.
– Давай! – кивнул Марат.
– Что давай? – не понял Печёнкин.
– Ну, ты же сказал: "на молекулы"
– Не дам, сам себе накопай, я вон весь вечер копал.
– А я все утро спал, – возмутился обычно невозмутимый Марат.
– Зато я не очень – раздался голос откуда-то из-под Марата.
– Во, Подмаратье заговорило, – удивился Семен Николаевич.
– Ща все пройдет! – сказал Марат и отмотал себе еще полметра туалетной бумаги. Но голос продолжил. Сложил великолепную фразу из двух букв. «Ща!»
– Ирка! Ты? – с мольбой в голосе и с болью в голове воскликнул Марат. – Сколько лет, сколько зим! Ты где столько времени пропадала?
–Да вот, преимущественно здесь, под матрасом, и пропадала! Ты же меня сам здесь положил еще три года назад. Сказал: «Ты пока под матрас спрячься и не вылазь, а я за хлебушком схожу».
После того, как был уничтожен и этот рулон бумаги, Марат и Семен Николаевич стали думать, что они будут есть завтра. Тем более, что под матрасом у них теперь жила воображаемая подруга Марата, которая не ела три года.
Ирка обиделась и пошла в соседний угол плакать. Пошла, не вылезая из-под матраса. Чтобы Семен Николаевич не пропалил, или не пропил. Впрочем, обычно это вытекало одно из другого.
Когда звезды на небе уже стали сливаться в одну большую, Марат принял волевое решение и решил выпустить Ирку из-под матраса на волю. А то ведь осень скоро! «Действительно, осень» – подумала Ирка, глядя на свои опавшие сиськи.
– Иди уже, Ирка, пока Николаич не заметил, – сказал Марат и смачно высморкался.
– А я все видел, а я все видел! – заявил Печёнкин, поглядывая на что-то содержащую емкость.
– И революцию, и революцию и рево…, а, нет, революцию не видел, – сказал Егор и по привычке в очередной раз закрыл глаза Потапычу.
Видимо, в это время кто-то что-то незаметно выносил из бытовки в количестве 367 штук саморезов из финской нержавейки. И правда, было бы странно, если бы кто-то вносил в бытовку 367 саморезов из нержавейки.
– Да, очень странно, ведь в году 365 дней, а саморезов из финской нержавейки всего 367, – решил Егор и незаметно скинул два лишних самореза.
Это были те времена, когда в бытовку вносились только рацпредложения по поводу того, сколько брать водки, а выносилось все подряд. Особенно часто из бытовки выносился Егор, хотя он и не работал на стройке. Егор даже пару раз просыпался в пункте приема вторсырья, среди этого самого сырья. Он не обижался, поскольку знал, что на вырученные деньги ребята купят на всех чего-нибудь вкусного и опять возвращался на стройку, хотя, кроме коммунизма, ничего строить не умел.
