Он ушел, а мы поспешно приладили доску обратно и выскочили из правления.
– Это сюда надо будет лезть? – оглянулся на окна Пашка.
– Если пересадят, то сюда. Пошли домой.
Через пару дней, после жалоб бухгалтерш и кадровички, их пересадили в диспетчерскую.
– Учитесь, – вечером вошел напыщенный как индюк отец. – Я у вас кто?
– Баран ты у нас, – мать всучила газету с репортажем о сборе средств. На фотографии расплывалась щербатая улыбка отца, держащего над головой ящик.
– А что, неплохо вроде вышел? Смотри, какой я красавец! Приходи Маруся с гусем, а потом мы им закусим!
– Что ты мне нервы поднимаешь, падла в галстуке?!
– А что такого? – не понял папаша.
– Там написано, что приедут с телевидения – репортаж снимать.
– Чего? – выпучил глаза отец. – Какой еще репортаж? СтаршОй, нужно срочно лезть за деньгами!
– Куда он полезет? Я окно не открыла.
– Почему?
– Не получилось.
– Тогда открой завтра.
Назавтра тоже не получилось, а на следующий день приезжали снимать репортаж.
– Завтра у нас последний шанс, – вечером сквозь зубы сказал отец. – Я соберу всех в клубе на торжественное собрание, а Валька оставит окно открытым. Понятно?
– Да, – кивнул я.
– Смотри мне, – отец помахал перед моим носом внушительным кулаком, – не напортачь.
Назавтра мы с Пашкой затаились, лежа в траве в конторском саду, наблюдая, как люди, возбужденно переговариваясь, шли в клуб. Мать со значением оглянулась. Шаги затихли.
– Пойдем? – нервничал Пашка.
– Рано еще, погоди.
Прошло минут десять.
– Пора, – решившись, прошептал я, – жди тут.
Подполз к кустам, росшим со стороны школы, протиснулся через них, спрятался за угол, прислушался. Тихо. Я запрыгнул в приоткрытое окно. Схватил ящик и кинулся бежать. Добежал до Пашки, упал на траву.
– Давай быстрее!
Топором сбили крышку, пересыпали монеты и купюры в Пашкину холщовую сумку, вскочили. Со стороны конторы послышался шум, крики.
– Уходим! – я засунул топор за брючный ремень, топорищем в штанину, прикрыл его рубахой и мы кинулись бежать.
Для маскировки побежали не домой, а выскочили из сада и пошли по улице к магазину. Дойдя до магазина, обошли его и по околице дотопали до крайней улицы Варенкина. По ней неспешно пошли в сторону карьера. Никого не встретив, добрались до перекрестка, перебежали асфальт и нырнули в спасительную зелень кустов. Доклыпали до двора, спрятались в зарослях малины на погребе.
– Сколько там? – трясся от жадности Пашка.
– Не знаю.
– Давай посчитаем.
– Что бы потом батя сказал, что мы украли? Оно нам надо?
– Может, возьмем себе немного? – брат понизил голос, просительно глядя мне в глаза. – Чуть-чуть… Они же не знают, сколько там.
– Вдруг где-то записано? – я покачал головой. – Мы же не знаем.
Между тем, возле правления кипели страсти. Следопыты-общественники нашли раскуроченный ящик. Повисла зловещая тишина – все думали, кто мог совершить такое святотатство.
– Вы уж извините, – склонил перед телевизионщиками голову отец. – Сами видите, провокация буржуазных сил, контрреволюционные элементы, – повысил голос. – Мы должны сплотиться перед лицом внешней угрозы! Враг не пройдет!
– Правильно, Владимирыч, – поддержал Печенкин. – Мы с тобой!
– Мы проведем самое тщательное расследование, иностранные агенты будут изобличены и наказаны! – отец обернулся к камере и внушительно потряс кулаком.
– Отлично, снято, – корреспондент вяло похлопал в ладоши.
– Вы снимали? – смутился отец.
