Женщина села на табурет и погрузила ковш в бассейн с водой. Полила себе на голову, дала воде стечь. Промыв волосы, она стала мыть тело. Грязь и пыль скатывались черными катышками. И вот тут он заметил ее глаза. Они выражали грусть, будто свидетельствовали об остром несчастье, и все же в них было ощущение тайны и преданности, и он представил себе, как идет рядом с ней по горной тропе в золотых волнах рассвета.
Когда она погрузилась в горячую воду, он заметил натянутость ее кожи, впалый живот, выступающие ребра. Она умирает с голоду, подумал он и задрожал от этой мысли. Попытался стряхнуть приступ жалости, напомнив себе, что она враг. Что ему до того, что она страдает?
Но чем больше он об этом думал, тем меньше казалась она ему врагом. В конце концов, его собственная сестра помогала строить самолеты, которые бомбят ее народ. Ее народ? Похоже, я схожу с ума.
В какой-то момент она резко обернулась, будто что-то ее встревожило, вода выплеснулась за край ванны. Женщина смотрела прямо на него вытаращенными глазами, приоткрыв рот. Она обнаружила его присутствие?
Она поспешно вылезла из ванны и оделась.
Когда женщина повела купаться свою дочь, Мика остался в гостиной до их возвращения, потом пошел за женщиной в кухню. Но тут, в отличие от всех кухонь, которые он видал, не было холодильника, плиты или печи. Дым выходил через отверстие в потолке, балки покрыла черная сажа. Пол был земляной, с выкопанной посередине ямой глубиной фута в четыре. Стоя над ней, Мика чесал в затылке, пытаясь сообразить, зачем она нужна.
Женщина приготовила ужин на углях и решетке и подала его на маленьких лакированных подносах. Такого скудного рациона было мало даже для ребенка, не говоря уже о взрослом.
После еды семья собралась поговорить. Первым заговорил старик. То, что он сказал, было для молодой женщины серьезным ударом, у нее отвисла челюсть, задрожали лежащие на коленях руки. Когда разговор закончился, она поднялась с подушки, где были вышиты распустившиеся цветы, и пошла прибирать дом. Она вытирала ящики и поручни, в длинном коридоре вымыла деревянный пол. Во время работы ее лицо не покидало выражение суровой решимости.
В конце коридора стояла приставная лестница. Мика поднялся за женщиной в кладовую. У стены лежало странное собрание предметов. Бумажные зонтики, веера, фаянсовые миски, лакированный Будда, пачка бамбуковых ковриков.
Женщина подняла рогожу на одной из балок, потом опустилась на пол. Она наклонилась так, что голова ее лишь немного выступала над заострившимися лопатками. Глаза ее стали влажными, будто она плачет, потом она сделала глубокий вдох и поднялась с пола. Когда она закончила работу, на лбу у нее выступил пот.
Когда женщина спустилась вниз, старшая родственница глянула на нее с довольным блеском в глазах.
Потом они задвинули ширму, разделяющую гостиную, и старшие члены семьи легли с одной стороны, а женщина и ее дочь – с другой. На полу расстелили тяжелые одеяла поверх матов, покрывающих пол. Пошептавшись, молодая женщина и ее дочь закрыли глаза, и дочь придвинулась головой к матери. Трогательность этого момента подействовала на Мику странно: он вспомнил налеты с зажигательными бомбами, которые он бросал на другие японские города.
Он сел в дальний угол. Тело ощущалось тяжелым, будто в жилах тек цемент, а не кровь. Может, если заснуть, то проснется он на небесах, со своими родными. Но что, если он не заслужил небес? Если его карают за то, что он делал на войне?
