Почувствовав, что Комаину касается ее так, чтобы снова взвалить на плечо, словно неприятный, толкающийся груз, Леля отскочила и сказала с вызовом:
– Сама дойду!
Комаину покосился на Лелю, сощурившись с подозрением. Затем он посмотрел в спину Нурарихена, который уже успел развернуться и зашагать прочь от лестницы. Словно чувствуя, что Комаину смотрит на него, Нурарихен ответил его мыслям:
– Раз так хочет, пусть сама идет. Захочет сбежать – снова попадет в темницу.
Услышав это, Леля задрала подбородок и промаршировала за Нурарихеном. Хотя гордится ей было нечем. Кажется, беседа с верховным екаем – это лишь отсрочка к ее заточению.
Втроем они прошли несколько коридоров. Комаину то выбегал вперед, чтобы открыть дверь, то отставал, чтобы ее закрыть. Выглядел он растерянным, хотя все еще немного грозным. Все-таки было в нем много львиного. Леля не понимала: как с таким воротом ему не жарко?
Оказалось, Леля была права, когда думала, что близилась к помещению, которое отличалось от коридоров. Оказавшись в тронном зале, она на пару секунд замерла, хотя ее в спину подталкивал Комаину.
Казалось, что тронный зал центрального храма Такамагахары – золотой. Для мира богов это было вполне реально. И сиял он так, словно золото каждый день натирали. Либо им никто не пользовался. Что тоже было бы вполне естественно.
Кровля была бубновой, и Леле очень хотелось посмотреть, как это выглядело снаружи. Только вряд ли ей это удастся. Во-первых, казалось, что из храма ее не собирались выпускать. Во-вторых, наверняка это помещение было центральным. Значит, крышу огораживали другие. Вчера, когда Леля подходила к храму, она видела, как много у него пристроек – еще и с пестрым декором. За таким ничего не разглядишь.
Задрав голову, чтобы рассмотреть потолок, Леля не сразу почувствовала, что Комаину снова толкнул ее в спину. Только когда он гаркнул, чтобы она пошевеливалась, Леля зашагала, просто чтобы не стоять рядом с этим грубым екаем.
– Пожалуйста, нежнее с нашей гостьей, – сказал Нурарихен, не оборачиваясь.
Леля не сдержалась и прыснула со смеха. Нежнее, значит? Почему же Нурарихен не был так озабочен ее комфортом, когда Инугами и Комаину швыряли ее в темницу?
Тут же Леля пожалела, что не сдержалась. Но, кажется, никто не собирался ее наказывать за смех и даже толкать в спину. Раз обернувшись, она заметила, что Комаину, вытянув руки по швам, замер у входа. Осознав, что теперь лишь ее шаги гулко отдаются по залу, Леля замерла.
– Прошу, прошу, подходи, – сказал Нурарихен.
Он уже добрался до помоста, который высился от пола на несколько ступенек. Теперь, восседающий на темных подушках, Нурарихен держал спину очень ровно, и выжидающе смотрел на Лелю.
Справа на помосте сидела девочка-подросток. Она была напугана. Ее непривычно огромные глаза, как для здешнего племени, вперились в Лелю. Казалось, девочка ни разу не моргнула с тех пор, как Леля зашла в зал. Хотя та смотрела на нее всего несколько секунд, так что не могла знать наверняка. Но не глаза были самым примечательным в этой девочке. Ярче всего выделялись ее волосы. Розовые, они бросались в глаза, и сильно выделялись среди золотого великолепия тронного зала.
Девочка крепко сжимала край помоста, и смотрела на Лелю так пристально, что той стало не по себе. Казалось, она что-то хотела от Лели. Но словно бы не могла этого сказать.
Леля неловко кивнула ей и сделала еще несколько шагов, чтобы стоять напротив Нурарихена. Она огляделась, в поисках подушечки, на которую могла бы сесть. Но такой не оказалось. А Нурарихен сделал вид, что не понял, почему Леля так пристально смотрит на пол то справа, то слева от себя.
