Читать онлайн Людмила Палатова - В начале пути

Шел 1952 год. Студенты пятого курса Пермского медицинского института готовились к окончанию обучения и думали, как получше сдать государственные экзамены. В те, уже далекие, времена было распределение, а от оценок зависело, куда тебя родина пошлет отрабатывать полученное бесплатно высшее образование. Могли направить в Кунгур или Кизел (хоть и маленькие, но все же − города), а могли и в село, например, Орду, Барду или Куеду. В последние вообще добирались из Перми через Свердловск.

Но не тут-то было. В апреле сообщили, что их курсу прибавляют год учебы и в следующем семестре они будут называться субординаторами. Что это такое, никто не знал. Как позже выяснилось, не знали и что именно «субчики», как сразу их прозвали, должны делать. Трудно сказать, откуда свалилась эта мысль в светлые головы высокого начальства, но, по обыкновению, сначала сделали, а потом стали думать. Вероятно, так ничего и не придумали, потому что к началу занятий был весьма неопределенный куцый план. Не растерялись только на кафедре марксизма-ленинизма, внедрив преподавание научного атеизма, последней, не включенной в обучение будущих врачей главы в «единственно верном учении». В остальном постановили: пусть ребята работают врачами весь год. Это решение оказалось самым правильным. Так, нежелание начальства корпеть над новым учебным планом принесло большую пользу первым шестикурсникам. Наверное, был прав Талейран, сказав о чиновниках, что чем меньше рвения, тем больше пользы.

В это время в институт прислали нового ректора взамен Петра Петровича Сумбаева, который руководил вузом много лет. Новый начальник, по фамилии Мамойко, был свежеиспеченным доктором наук, имел 35 лет от роду и отличался большим вниманием к горячительным напиткам и молодым лаборанткам. Одновременно он приступил к заведованию кафедрой нормальной анатомии. Поскольку четких указаний по поводу специальностей не было, то предварительное распределение прошло по всем существовавшим тогда дисциплинам, так что на патанатомию пошла всего одна студентка, которая и занималась на кафедре весь год. Академические группы на этот год были расформированы, что сыграло положительную роль потом при подготовке к государственным экзаменам, которых было целых 7. В каждой бывшей группе были «специалисты» по самым разным разделам медицины. Готовиться стало значительно легче. Хирургов было на курсе около 30 человек.

Когда субординаторы прибыли к месту назначения, их разделили на пары и отправили в клиники, а часть – в Березники, где заведовал хирургическим отделением Е.А. Вагнер. Его стараниями районная больница строилась и превращалась в крупный медицинский центр, обеспечивавший потом помощью весь север области.

В областной больнице, которая занимала квадрат со стороной размером в квартал и была обнесена чугунной ажурной решеткой, располагались кафедры хирургии, терапии, офтальмологии, оториноларингологии, акушерства и гинекологии, кожных болезней. Все эти специализированные отделения были клиниками медицинского института. В хирургическом корпусе кафедры госпитальной хирургии главным был профессор Семен Юлианович Минкин. В старом историческом здании было несколько специализированных отделений: общей, гнойной хирургии и травматологии, которая только что организовалась. Урологии своей не было. В терапевтическом корпусе первый этаж занимало урологическое отделение, принадлежавшее второй городской клинической больнице, где располагалась часть кафедры факультетской хирургии. Там командовал доцент И.А. Иванов. По договоренности урологии учились у него. Поликлиническую часть осваивали в областной поликлинике, здание которой стояло в углу на перекрестке улиц Пушкина и Куйбышева. Деревянный корпус был прекрасным: высоченные потолки, полуметровой ширины плахи на полу, великолепные двери, не пропускавшие комариного писка. Вся больничная территория представляла собой чудесный парк с редкими лиственными породами деревьев и громадными кустами сирени, прибежищем голосистых соловьев.

Хирургический стационар по улице Луначарского был перестроен в 1907 году, о чем свидетельствовала надпись на фронтоне здания. Тогда там был большой балкон, позже использованный под алтарь часовни святителя Луки (Войно-Ясенецкого). До постройки часовни, в 50-х годах в прилежащем зале была аудитория, где читали лекции и проходила утренняя линейка − так называли врачебную конференцию. В здании поражало качество строительных работ: бело-голубая плитка на полу положена так, что с начала двадцатого века не выпала ни одна фигурка, а окна и двери стояли на своих местах, как вкопанные, и открывались и закрывались нормально.

1 сентября 1952 года на первой для субординаторов линейке было сделано сообщение, что с этого дня институтская клиника перестает быть таковой и подчиняется облздравотделу. В больнице новый главный врач, в клинике новый заведующий… В общем, понеслось. Вчерашняя студентка Аня пыталась понять, что обозначают эти новые понятия, но, как и все остальные её «однокорытники», разобраться не смогла. Она была не одинока. Немногие понимали, что влечёт за собой новое подчинение. Было ясно, что кафедры становятся просто арендаторами площадей и теряют всяческие права на управление лечебным процессом. Но вот тут реформаторы не учли важного обстоятельства – бывшие клинические отделения без кафедр были абсолютно не готовы к переменам и самостоятельному существованию. Главной рабочей силой в них был ассистентский состав, ординаторы и аспиранты. Мозгом был профессор. Это они все умели и учили. Преподаватели того времени наряду с учебным процессом вели больных, дежурили по стационару, оперировали, консультировали в других отделениях и в поликлинике, летали в область по санавиации, выезжали в прикрепленные районные и городские больницы несколько раз в год. За это они получали половину лечебной ставки. Никто из них никогда не считался со своим временем. Основным было «надо». И потом целых полвека никому не приходило в голову, что все волокут на себе арендаторы. Ведь еще был студенческий кружок, работа агитаторов, еженедельные политинформации, работа в общежитиях, бесконечные вечерние собрания-заседания по всякой ерунде. Но тут высокое начальство даже не скрывало, что не желает оставлять трудящимся свободное время – а вдруг ещё думать начнут! Уже в зрелом возрасте Аня думала с удивлением, что такую жизнь считали нормальной.

Любопытно, что практически до конца двадцатого века заведующие кафедрой госпитальной хирургии (профессора С.Ю. Минкин и Е.А. Вагнер) оставались главными авторитетами, распоряжались коллективом, командовали лечебным процессом. Опомнились больничные только потом, когда сами приобрели, наконец, достаточный опыт и знания. И тогда, очевидно, в благодарность, повели себя как хозяева, полностью отстранив «арендаторов», а оскорбленные и униженные «преподы» отдалились от практики. Только вот чему они будут учить?

Однако вернемся к нашему повествованию. В пару с Аней попал Валя, который в учении большим рвением не отличался. Правда, в клинике все субординаторы были настроены на приобретение опыта и знаний. Известно, что цыплят надо считать по осени. Это будущие специалисты понимали хорошо, тем более, что им позволили самим выбрать будущее поприще, а это очень важно. Старики правильно заметили, что невольник – не богомольник.

Пара отправилась в гнойное отделение. Палаты в старом больничном корпусе были на 8 – 10 коек. Аня пригляделась к страждущим. Её внимание привлек дед со стоящей рядом капельницей, шланг от которой вел к ягодичной области. Поскольку никто из студентов врачами себя не считал, то и авторитет свой они потерять не опасались, поскольку этого авторитета пока просто не было. Учиться, так учиться. Она обратилась к палатной медсестре с вопросом, для чего этот агрегат и получила ответ, что таким образом восполняют потерю жидкости.

– Через прямую кишку?

– Ну! – Известно, что на Урале это междометие обозначает «да».

– Тут в палате надо еще одному дяденьке поставить. Возьмешь в перевязочной. Да не забудь шланг полОжить между двумя грелками!

– Зачем?

– А затем, чтобы физраствор тёплым был, а то все как клизьмой выскочит! Да капли медленно поставь! Тогда всосется.

Таким способом в 1952 году восполняли объем циркулирующей жидкости у послеоперационных больных. Вторым методом было введение одного – полутора литров раствора под кожу бедра, от чего окружность его увеличивалась чуть не вдвое. Это было так больно, что сестры чаще всего прибегали к первому приему. Несколько позже догадались вводить жидкости внутривенно. Лекарственные среды наливали в полулитровые ампулы с двумя носиками с обеих сторон. Они были многократного пользования. От частого кипячения носики их были хрупкими и при насаживании резиновых грубых шлангов отламывались, что часто влекло за собой травмы пальцев. В коридорах и предоперационной на электрических плитках стояли большие стерилизаторы, в которых кипятили стеклянные многоразовые шприцы Люэра, иглы разных размеров и резиновые трубки. В первый же день Аня увидела, что заведующая подошла к сестре, занятой стерилизатором, достала из него резиновый шланг и пропустила его между пальцами. Из просвета на всю длину трубки показался сварившийся тромб. Ничего не сказав, заведующая прошла в ординаторскую. Аня поняла, что трубка предназначалась для капельницы. Это был один из первых уроков, которых предстояло ещё очень много.

Следующим сильным впечатлением стала необходимость вскрытия гнойника на шее. В отделении работали два врача: бывший фронтовик лет сорока и ассистент кафедры лет тридцати. Оба великолепные хирурги. Они решили начать прямое обучение девицы и отвели её в перевязочную. Там хозяйничала Настенька, женщина неопределенных лет малого роста и огромного опыта. Воспалительная опухоль располагалась на шее в проекции сонной артерии. На Аню надели стерильные перчатки размером не менее восьмого. Они съезжали с руки, а пальцы болтались на 3 – 4 сантиметра. Мокрый люэровский шприц скользил в руке, новокаин из бутылочки с этикеткой никак не набирался. Тогда решили, что кожу лучше заморозить в буквальном смысле, и побрызгали из ампулы хлорэтилом. Иней на коже показал, что эффект достигнут, Аня взяла скальпель и прицелилась над сонной артерией.

– КУДА? – Рявкнули в две глотки учителя. Аня с перепугу уронила скальпель. Ей объяснили, что разрез должен быть сбоку, подальше от артерии. Обошлось без смертоубийства. От дальнейших манипуляций в первый день воздержались. Надо было заполнять документацию, главной единицей которой была история болезни. Аня огляделась вокруг, где бы притулиться к поверхности и найти ручку-вставочку и чернильницу.

Писать истории болезни следовало бы в ординаторской. Она помещалась в самой маленькой комнате на втором этаже. Там стояли одна кровать для дежурного врача и маленький стол, на который приносили остатки еды с кухни. Называлось это «от главного врача». Субординаторам, с которыми дежурная бригада сразу увеличилась до четырех человек, пища уже не доставалась, но они сразу заявили, что «нечего делать культ из еды».

Малые размеры ординаторской представляли большие неудобства на экстренных дежурствах. Ане уже успели рассказать, как в конце очень тяжелых суток, когда почти не выходили из операционной, выдался свободный час и можно было передохнуть, явился в клинику профессор. Он заглянул в ординаторскую, и глазам его предстала картина: на единственной кровати головой на подушке прилегла Роза Михайловна, а валетом к ней с ногами на стуле – Юра. Шеф от изумления лишился дара речи.