В ожидании Марокко - страница 10

Разобравшись с этим, он долго стоял у окна и смотрел на весеннее небо, пытаясь понять, как умудрился так оторваться от мира и почему чувствует себя совершенно чужим, дотрагиваясь до своих старых вещей.

Смотрел он и на чайку, которая облюбовала лечебницу и продолжала парить над ней. Иногда она зависала на одном месте, скользя по порыву ветра, и казалось, что она не настоящая, что нарисована очень талантливым художником, слишком близко принявшим к сердцу слова про реализм.

Но Алан знал, что чайка самая настоящая. Он подслушал разговор медсестер, которые смеялись над местным поваром, объявившим шуточную награду за голову негодяйки. Птица повадилась рыться в помоях, а иногда, непомерно обнаглев, могла через открытое окно залезть на кухню и своровать что-нибудь со стола.

При этом повар составил гениальный, по его мнению, план, заключавшийся в изготовлении приманки в виде чего-нибудь съестного, напичканной лезвиями и помещенной у окна. Но он провалился раньше, чем чайка смогла разодрать себе желудок. Услышавшая о плане доктор Стоун пригрозила собственноручно запихать наживку в повара. В результате птица так и летала над лечебницей сытая и нетронутая.

***

В день выписки Алану, наконец, вернули все его вещи. Он переоделся в старую одежду, накинул на плечи пальто. Все смотрелось на нем мешковато, словно чужое. Но аромат был приятный, терпкие мужские духи, которых Алан никогда не слышал.

– Я принесла духи мужа и немного попшикала, – призналась медсестра. – Чтобы отбить запах хранилища. Так что вокруг головы будет пахнуть нормально, а остальное нюхать не советую.

Алан рассыпался в благодарностях. Повезло, что старшая медсестра отделения была как заботливая мать, которая возится со своими не самыми умными детьми. Хотя Алан иногда слышал странные слухи, которые обсуждали между собой другие сотрудницы. Поговаривали, что старшая медсестра, когда помогает в других отделениях, где не хватает персонала, превращается в страшную фурию, которая чуть ли не грызет пациентов. Алан не хотел верить в подобные пересуды.

Его отпустили в конце дня. Никто из отделения не попрощался с ним. Да и самого Алана мало интересовали чьи-то слова. Кроме слов одной-единственной персоны. Но с Еленой они попрощались еще в обед, во дворе, когда все вышли наслаждаться теплым весенним солнцем. Она улыбнулась и пожелала ему удачи. Он обещал, что будет ее навещать. Она говорила, что всегда будет рада. Банальные фразы, словно старые знакомые прощаются на вокзале, обещают не забывать, и обязательно писать друг другу, и при первой же возможности снова встретиться. Но в реальной жизни после такого очень часто люди больше никогда не видятся и лишь изредка, далеко не всегда, пришлют на день рождения дешевую открытку, купленную прямо на почте, или, что бывает чаще, просто напишут имейл или сообщение в какой-нибудь соцсети, прежде чем перестать общаться окончательно.

Но для себя Алан твердо решил, что навестит ее не позднее, чем через пару недель, как только разберется со своей собственной жизнью. Через несколько минут он пересмотрел срок до месяца, чтобы успеть получить первую зарплату и приехать не с пустыми руками. Елена несколько раз вспоминала лимонные меренги, поэтому идея приехать с коробочкой пирожных показалась ему крайне привлекательной.

Попрощавшись, Алан долго наблюдал за Еленой со стороны. Она сидела, повернувшись к солнцу, и казалось, что ее лицо светится, как у святых в голливудских блокбастерах. Алан помотал головой – и сияние ослабло, то ли от успокоившегося воображения, то ли из-за того, что солнце зашло за облако. Глаза зацепились за ее волосы, немного отросшие, отчего ее апельсиновая шевелюра отодвинулась и у корней теперь был виден натуральный русый цвет. Алан решил, что купит ей и краску, если сможет правильно подобрать оттенок и, самое главное, если разрешит доктор Мортимер.