в запасниках, как в таре netto c brutto.
Ты в упаковке: и не ученик,
и не учитель – все, как я настроен.
– Нас, кажется, в теории по двое.
– Ну, раз тебе так хочется, двойник.
Но сомневаюсь, чтоб тебе пришлось
так дорого выплачивать за ренту
познания.
– Ты прав, бываем врозь,
по форме ты учитель – я в студентах,
ты мастер – но и я на той скамье,
на краешке на самом примостился.
– Скажи, что ты на старости женился,
завел ребенка и погряз в семье!
– Постой, не уследить: то вверх, то вниз
несется мысль – моя же роль какая?
– Ты – это мой с эпохой компромисс.
– Твой идеал?
– Посыл родному краю,
который в сотый раз обходит бог,
как и меня, что мнется оробело.
Ты тот, кем я хотел бы… но не смог,
дистанция меж помыслом и делом.
Снова кроет осень сухой листвою
те тропинки строк, где мы шли с героем,
громко споря иль, может, молчком, без звука…
Не пытая, какая грядет, разлука,
что писать мне, в какую податься тему,
где смогли бы ужиться с эпохой, где мы
не терзались комплексом неприятья.
Так случалось в России: родные братья
не одним шли путем, коли время круто,
но в итоге вернулись к тому редуту,
что заброшен октябрьскою порою,
где покроет осень сухой листвою
уходящий век, провожая воем
за кровавость, за бездуховность и за
лагеря, ощутивших конкретность «измов»,
за который больше стыдно, чем больно…
Неужели ж привычно путем окольным,
погружаясь от поздней осени в зиму,
по дорогам исхоженным – непроходимым,
до абсурда споря о дальнем боге,
снова вязнуть в надуманном диалоге?
Но в какие края податься – не знаю,
лишь бы светлым утром, проснувшись в мае,
напитавшись черемуховым настоем,
с Ве… – На… – Лю…, тремя сестрами, непростою
тропкой двинуть к желанной цели
от навершья креста новогодней ели
к пограничью меж тем, что придет – что было,
к храму новому – к прежним, где спят могилы.
К эре этой и той без парадных маршей,
что с властями б канули в век вчерашний,
пробудиться бы вместе с ожившей лирой
в общей тяге вселенской к добру и миру.
А тебе чтоб свекнуть отраженным светом,
мой герой лирический.
