городская краля. Во! И я ж тут, старые, ни про баб собрался гутарить, а чиво тут по хутору какие разговоры идуть, хто тут Совецкую власть не долюбляить. Ладно, старые болтухи. Пока. – Одёрнув китель и поправив ремень с висевшей кобурой, сел в машину.
Придя домой, Раиса увидела, что отец и дети на огороде копали картошку. Отец только командовал, а Ванюшка и Коляшка лопатами копали, а Нюра и Дуся выбирали.
Раиса подошла к ним.
– Гляди, дочка, какой врожай. Ну и картоха. Будить, чем унучат кормить, да и самим и курям будить. Ну, што там, гутарь?
– Папаня, возле лавки видала Ивана Пруцака, дак говорить, чито наших кудысь на работы отправили. Насчёт детишек Семен Петрович сказал, что у Красную Таловку в интернат надо весть.
– Чиво ж ты не спросила Ивана чи их далеко, чи куды?
– Ага, скажить он табе, он до смерти рад, што они там от работы… – она глянула на детей и замолчала.
– Ну, а чиво детей не тут учить? Я их буду у школу и с школы водить, а вчителя нихай там глядять.
– Но, папаня, их у школе могуть бить. Кому ж нужны чужие дети?
– Ну, у Таловку, дак у Таловку. Там почти одни хохлы живуть, далеко нас нихто ни знаить, тольки ж мои кровинушки, никому ни гаварите, ни за папаню, ни за дядю Ивана, поняли?
С вечера сложили нужные вещи да харчи: картошку в мундирах, сало старое, соленые огурцы, кусок от бурсачки хлеба, пляшку с водой.
Раиса кормила грудью Петра, Осип сидел, грыз гарбузовые семечки в глубокой задумчивости. Арина сеяла муку, чтобы рано утром испечь хлеб.
Наталья шила юбки Нюре и Дусе из выходной юбки бабушки Арины на ножной машинке «Зингер», купленной отцом ещё до революции. Коля и Ваня носили в лантуках дрова и кизяки для топки русской печи, в которой будет печься хлеб и пирожки со сливами и гарбузом.
Вася, Коля и Миша ещё были на работе, пасли колхозных быков.
Вдруг кто-то постучал в окно с улицы, Осип встал и вышел ругаясь:
– Ну каво ж там грец несёть.
– Дядя Осип, энто я, Мария, дочка Павла Ивановича Степанова, ну што у Сибири.
– Мария? – Верил и не верил услышанному. Маничка, неужто энто ты?
Перед ним стояла худая высокая черноглазая красавица.
Он прижал ее к себе по-отцовски и, поцеловав в голову, повёл в хату.
– Здрасте, здрасте – пролепетала Мария, отвешивая поклоны по сторонам и перекрестилась.
– А ну угадайте, хто к нам пожаловал, – вопросительно посмотрел Осип на своих домочадцев.
– Да чиво ж тут гадать, папаня, энто ж Маничка, сестрица мужа мого – и Раиса, положив Петра в люльку, кинулась выцеловывать Маничку. – Господи, Маничка да как же ты? Господи, сестрица моя.
Мария стояла как с креста снятая, худая, измученная верстами и не по возрасту переживаниями, аккуратно причесанная на прямой пробор, две косы, заплетенные туго, свисали по маленьким грудям до впалого живота.
Белая косынка, обрамлявшая треугольное личико, придавала нездоровую желтизну коже лица с темными кругами под глазами. Раисе и Арине было интересно узнать побыстрее всё, и они хотели забросать вопросами ее. Осип пощадил гостью и распорядился:
– Арина, потчуй гостью вечерей да нихай ложица на Натальину кровать, а ты, Наташа, полезешь на печь спать. Нихай Маничка хоч поспить по—людски. Да и вы усе вечеряйте и ложитесь, завтря ишо будить день, дасть бог ишо и не один будить, нагомонитесь ишо.
Рано утром впотьмах Раиса покормила Петюшку и, разбудив мать, сказала, что в Красную Таловку пойдет без детей.
