– Да я просто в восторге от такого предложения, – радостно откликнулся Веттий, но вдруг как будто осекся. – Только… ты знаешь, я не взял с собой… тогу…
– Тогу? – Гельвидиан чуть не открыл рот от изумления, а потом рассмеялся. – Вы там, в Лугдуне, все такие? Или ты думаешь, я предлагаю тебе совершить путешествие во времена Катонов и Сципионов? Или ты забыл, что уже девятьсот семнадцатый год от основания Города на исходе? Где ты сейчас увидишь в Риме тогу? Еще Ювенал жаловался, что ее надевает лишь покойник – как-то у него там, не помню… Нет, конечно, отец раньше, до войны, облачался в нее, отправляясь на заседания сената, – помню, что это облачение занимало не менее часа. А в военное время тогу и прежде не носили. Завтра ты сам убедишься, что даже август ходит в греческом плаще. Так что не сомневайся, надевай свою лацерну и готовься к знакомству с Городом и лучшими его людьми!
Первый свой день в Городе Веттий действительно потратил на обустройство, на баню, на отдых. В течение дня он познакомился со всей семьей сенатора: с его женой, Гельвидией Присциллой (правнучатой племянницей знаменитого стоика), и с двумя юными дочерьми, Присциллиной и Клодиллой. Вечером, когда вся семья собралась за скромным обедом, за которым каждому было подано по кочешку салата, по порции мелкой рыбешки и по миске пшеничной каши с медом, и то же скромное угощение по обычаю было предложено семейным ларам, серебряные фигурки которых весело плясали в своем киоте-ларарии, Веттий уже чувствовал себя почти как дома, причем дом вспоминался ему таким, каким был при жизни отца. Но все же тоска об оставленной матери давала о себе знать, а потому вечерние часы Веттий посвятил тому, чтобы написать ей письмо, в котором рассказывал о своем путешествии и первых впечатлениях от Города.
На следующий день Гельвидиан разбудил Веттия в последнем часу ночи. В проемах окон уже брезжил зеленоватый рассвет. Юноши быстро собрались и одни, без слуг, пешком отправились на Палатин, по ученическому обычаю купив себе на завтрак по дороге жареные в сале лепешки. Гельвидиан объяснял брату (будучи почти ровесниками, они решили, что лучше им называть друг друга именно так, забыв о том, что, строго говоря, Гельвидиан приходился Веттию двоюродным дядей), как запомнить дорогу в чащобе римских улиц. «Вот, смотри, – говорил он. – Тут рядом с Эсквилинскими воротами фонтан со статуей Орфея, отчего весь квартал зовется Орфеевым. От него рукой подать до нашего дома. Ну а вон ту громаду ты ни с чем не спутаешь. Это Траяновы бани. Хоть у нас дома есть свои, в чем ты сам вчера убедился, сходить туда можно из простого интереса. Потратишь асс, а удовольствия получишь на целый денарий. Роскошное здание, и отнюдь не один плебс их посещает».
Когда они миновали колоссальные бани, впереди и немного слева замаячило здание еще более огромное. Впрочем, его Веттий запомнил по давешним поискам дома сенатора.
– Это Флавиев амфитеатр, – продолжал Гельвидиан. – Если ты помнишь, что писал Марциал,
…Сооружения все перед цезарским амфитеатром
Меркнут, и только его пусть величает молва
[4].
Вон те красно-белые колонны на возвышении – это храм Венеры и Ромы, олицетворяющей Город. Он построен относительно недавно, при августе Адриане – его ты издали узнаешь по стаям белых голубей, которые постоянно над ним кружатся, – а вон там колосс, когда-то бывший Нероном, а потом благополучно превращенный в Гелиоса, но его отсюда не видно. Тоже у Марциала, помнишь – как там:
