…Не заглядись только ты на колосс лучезарный, который
Горд, что родосское он чудо собой превзошел…
– Ты что, всего Марциала наизусть знаешь?
– удивился Веттий. Уроженец испанского Бильбилиса не считался серьезным поэтом, и строгие грамматики не только не заставляли его учить, но даже слегка морщились, слыша его эпиграммы из уст подопечных юношей.
– Да нет, не всего, конечно, но поэт он забавный, я его люблю, хотя порой он слишком льстец и откровенный парасит, – живо откликнулся Гельвидиан. – Но, если уж это сооружение я вижу каждый день, странно было бы не запомнить. Кстати, как ты относишься к зрелищам? Наш август не слишком благоволит к ним, и многие ученые мужи, может быть в подражание ему, стали выказывать к ним свое пренебрежение, и все цитируют Аннея Сенеку и Плиния Секунда.
– Я не большой любитель, но иногда это захватывает и меня. А ты?
– Признаться, я их люблю. Наверное, у нас, у римлян, это в крови. Я сам себе всегда удивляюсь. Вообще-то я согласен и с Сенекой: как можно радоваться крови? – и с Плинием: как можно тратить впустую столько времени? Играть и делать ставки мне отец запретил строго-настрого, под угрозой лишения наследства. Но все равно что-то в них есть… бодрящее. Короче говоря, скоро Плебейские игры – походим и туда. Не только из-за зрелищ: само здание рассмотреть интересно. Кстати, я беру уроки у гладиатора, что и тебе очень советую, чтобы не закиснуть от наук…
По стройной фигуре Гельвидиана, по его пружинящей походке нетрудно было догадаться, что атлетическим упражнениям он не чужд.
– Послушай, – спросил Веттий, мысль которого, оттолкнувшись от колосса Нерона, перешла к пожару Рима, положившему начало всему этому видимому великолепию. – А кто все-таки поджег тогда Город? Нерон или те… изуверы?
Произнеся слово «изуверы», он невольно с тревогой вспомнил о матери.
– Да кто ж его знает? – пожал плечами Гельвидиан. – Если и тогда не выяснили, то кто разберет сто лет спустя? Светоний обвиняет Нерона, а ведь этот историк основывался на архивах. Но всех этих изуверов и сейчас в Городе полно, еще больше. Может, и правильно их прижимать, хотя бы время от времени. Ладно, «к воронам», как говорят греки. Ты лучше замечай дорогу к дому. Днем тень от амфитеатра падает в нашу сторону. Солнце восходит вон там, за Эсквилином, а садится вон там, за Квириналом и форумами… А сейчас нам направо.
– О боги, как же все это сложно! – вздыхал Веттий. – И как просто было в Лугдуне, хоть и там холмы!
– Ничего, не бойся, – ободрял его брат. – Клянусь Геркулесом, не пройдет и месяца, как ты будешь знать наш квартал не хуже меня. Все провинциалы поначалу пугаются. Знаешь, рассказывают презабавный анекдот, как некий бедняк расхвастался где-то в провинции, что у него в Риме роскошный дом. И вот – о ужас! – встречает он в Риме тех, перед кем хвастался. Отказать им в гостеприимстве невозможно. И что удумал хитрец? Показывает своим знакомым дом, где по вечерам обычно собиралось общество. И говорит: это, дескать, мой дом, вечером я вас жду к себе, а сейчас пока у меня приготовления, так что не взыщите. И прощается с ними, сделав вид, что направляется именно в этот дом. Провинциалы вечером не без труда находят дом, проникают внутрь вместе с гостями, едят, пьют, но обнаруживают, что хозяин совершенно другой. Наутро идут искать хвастуна, отыскивают на форуме, хотят изобличить, а он, даже не покраснев, сам начинает сетовать: «И где ж это вы были? Я все глаза проглядел, весь вечер ждал вас, все гости были так опечалены вашим отсутствием». Якобы они спутали кварталы и явились не туда. Так они и остались в недоумении.
