— Смотри-ка, вроде помогло? — вопросительно шепчу я, склонившись над пернатым.
— Он живой вообще? Даже грудка не шевелится, — пушистая лапка Русика трогает тукана за клюв, а мордочка опускается к тельцу.
Живой – неживой, главное, что дом не сотрясается.
И тут, Туки дергает лапой и смачно чихает, надувая ноздрей розовый пузырь…
— Зараза! Это у него на твои лапы аллергия.
— Ну-ну… это потому, что кто-то здесь криворукая ведьма, — наглеет пушистый песец.
— Ну и какого лысого мы здесь делаем? Холод собачий… писец какой-то, — хоть на ворчание и тратятся мои последние силы, но промолчать не могу.
— Во-первых, песец, а не писец, а во-вторых, я полярная лиса! Птичку свою пожалей, ведьма, — ворчит эта пушистая жопка.
Тоже мне защитник лысеющих пернатых попаданцев выискался… раздражает.
— Допустим, а тулуп и валенки нам для чего? Ты тут шабаш ведьм, что ли мутишь?
— Сама ты не можешь его вылечить, а за смерть на вверенной нам территории, с самого верху и придет тот самый пИсец из твоего мира. Ведунью я позвал… из Веаса. Уж Клементина знает, как зверье лечить, — и откуда в этом маленьком хорьке столько самоуверенности и бахвальства? Подумаешь косякнула… я ж только попала считай.
Фу, на него.
Только хотела обидеться и потопать обратно, как ведьмин круг подернулся дымкой, и из портала приземлилась девушка в тонком платьице. Мягенько так… плавно. Не то, что мы, всей честной компанией – кубарем и с матами (моими, в основном).
— Добро пожаловать в Стритлёднево, многоуважаемая Клементина. Беда у нас, тукан заболел, — подобострастно тянет Руслан и шипит мне: — Давай вещи ей, да пошустрее!
— Вот, а то холодно тут у нас, — максимально приветливо отвечаю я, и решаю представиться незнакомке с яркими голубыми глазами. — Я Леандра. Ты наверняка уже догадалась – не отсюда и вообще ничего не умею. А этот… песец – Руслан.
— Не умеет она… ну-ну. Рассказывай, — бурчит противное снизу и, пока я борюсь с собой, чтобы не пресечь этот пушистый комок демотиватора, Клементина быстрым шагом двигается в сторону дома.
Настолько быстро, будто бы она чувствует кому именно нужна скорая помощь.
— Ой, а это что?
— Запорожец… не заводится, собака, — мой валенок проходится по спущенному колесу этой ржаво-желтой колымаги.
— Собака? А чего она такая… большая и, как неживая, — глаза ведуньи округляются, и она останавливается, обходя машину по кругу. Тянет ладошку к бамперу, но пугливо ее одергивает.
— Эм… он не собака. И не кусается. Это выражение такое, современное. Машина это, но какая-то доисторическая и не заводится.
Несмотря на то, что говорю я тихо, пушистая песчинка шевелит своими ушами и обиженно фыркает, припуская в сторону дома. Какой обидчивый представитель псовых, однако. Ну, натуральный песец!
— Шевелитесь, дамы! У нас весь пол в розовых соплях!
Клёма широко улыбается, очевидно принимая слова Русика за шутку, и смело входит в дом.
— Он… он… в розовых соплях, — булькает девушка и машинально лопочет «Будь здоров», когда тукан чихает, формируя очередной пузырь не съедобного бабл-гама.
— А я что говорю? Поторопиться надо! Ведь захиреет совсем, мужичок, — канючит мелкий.
Пф-ф-ф… этот уж точно живучий и противный гад.
— А почему у него почти все перья выпали? Отморозил? — скептично интересуется Клементина, вертя сопливую тушку.
Мда, на попу и правда уже страшно смотреть. Два пера и осталось…
