Вот так значит, да?
— Блондиночка очень хочет шубу себе, — елейно тяну я, откладывая «Сказания Тар-Данарии» в сторону и медленно надвигаюсь на песца. — Песцовую. Беленькую такую, и пушистенькую… Русичка, иди-ка сюда, мой сладкий сахарочек. Мамочка Леа тебя не обидит.
От моих улюлюканий шерсть у песца становится дыбом, а хвост поджимается и уменьшается до крысиного. Щелчок и входная дверь закрывается на засов.
«Обоср… страшно тебе, скунс напыщенный?», — ну если Рус мои мысли читает, то пусть наслаждается. Вместо тысячи слов!
— Да я… да ты… змеюка пустынная! Я жалобу на тебя напишу, живодерка! — визжит фамильяр, и, перемахнув через два стула и стол, вылетает в приоткрытое окно. Ну прямо паркурщик от бога.
— Кря! — доносится следом и тукан вылетает в распахнутую форточку, роняя с лапы левый валенок.
— Клерхен, зараза! Куда на мороз? Я тебя лечить не буду!
Не то что бы из вредности… не умею я.
Только попробуйте у меня оба заболеть – месяц с розовыми соплями наколдую!
Нет ну вы посмотрите на этих двоих… неужели спелись? Пойду, что ли с кактусом поговорю.
Леандра, тукан, песец и ваш автор очень грустят без комментариев и сердечек
— Ты серьезно надеешься завести эту рухлядь?
— Ну и каким образом ты опять крякаешь в моей голове? — пытаюсь стереть с пальцев лишнее масло, однако делаю только хуже – ладонь становится ржаво-черной.
Просто удивительно, как Клерхен удерживается от язвительного комментария, касаемо моей чистоплотности и невозможности очистить саму себя.
— Это тебе не автоматическая коробка передач, блондиночка. Тут мозги нужны, а не только длинные ножки и смазливое личико, — крякает позади. — Ну и сиськи, конечно, тоже зачетные. Расколдуешь – помогу.
Пэйман и милое общение? Держи карман шире, Леа…
— Могу превратить в улитку. Хочешь?
— Не сможешь, — прям чую, как это мерзкое существо, называемое гордым именем мущинка скалится, где-то там, за клювом моего горячо обожаемого Туки.
И ведь прав, зараза… если бы я могла, то сейчас мой малыш бы уже уплетал ягодки и червячков, а этому… козлу мяса подавай и овощей. Адепт спорта, блин. Не переваривается у него отварная грудка, а всё равно точит. Назло. И гадит, как голубь, на снег.
— Сил никаких нет на это смотреть! Вот этот ключ возьми и вот здесь подкрути. Сама ни одного пит-стопа не пройдешь, — как же надоело это бесконечное ворчание.
Пернатый хлыщ оказывается прав, и железяка начинает старчески кряхтеть, но мне даже такой звук сейчас в радость. До этого-то от моих манипуляций Запор гордо молчал и, кажется, разваливался еще больше. Обидно, черт возьми! Какого лысого этот валенконосящий умнее меня?
— Благодарностей не жди. Кстати, а чего это ты не с Русиком? Вы, как тогда гордо и независимо вышли в окно, а потом вернулись с сосульками на хвостах, так друг с другом и словом не перекинулись. Что, селедку местную не поделили? — от того какими злыми бусинами на меня взирает Кешенька хочется заржать, но я ж леди. Держусь из последних сил, даже не кряхчу, когда поднимаюсь с колен в своей медвежьей шубе.
— Я вообще-то почти не разговариваю благодаря твоим стараниям! Ведьма.
— Ведьма, и это звучит гордо. Так ты покрякай, вы же с ним одной мужланской масти – должны понимать друг друга и без слов.
— Я тебе опять на сапоги нагажу, — выпячивая грудку в ярко-малиновом свитере грозится тукан, но выглядит это настолько умильно, что я не выдерживаю и начинают гоготать, как невадская гиена.
