Ведьмы с Вардё - страница 15

Ингеборга лежала, прижавшись к сестре. Она так ослабла от голода, что едва могла пошевелиться. Мать сидела за столом, ухватившись двумя руками за край столешницы, словно стол был спасательным плотом, а она – моряком, потерпевшим кораблекрушение.

– Ингеборга, – хрипло прошептала она. – Пройдись по соседям. Может быть, у кого-то найдется чем поделиться.

– Я пойду на охоту, мама, – ответила Ингеборга, которая прекрасно знала, что соседи ничем не поделятся. Они сами в таком же отчаянном положении.

Она надела старую куртку Акселя и застегнула ее на все пуговицы. Потом заткнула за пояс охотничий нож, тоже оставшийся от брата, собрала все, что нужно для изготовления силков: веревку и большой круглый камень с отверстием в центре. Голод так истощил ее силы, что каждое движение давалось с огромным трудом, и подготовка заняла много времени.

Но когда Ингеборга уже собралась выходить, в дверь постучали.

Мать безучастно подняла голову и тихо проговорила:

– Может быть, Сёльве опять принесла нам еды.

Ингеборга открыла дверь. На пороге стояла вовсе не Сёльве с мешком продуктов. На пороге стоял мужчина. Сын купца Браше, Генрих.

Он был высоким и статным. Под его черным плащом Ингеборга разглядела зеленый камзол из дорогого сукна самого лучшего качества. Генрих Браше снял шляпу и вошел в дом, наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. У него были карие глаза и густые каштановые кудри.

Мать испуганно вздрогнула и поднялась из-за стола.

– Ты жена Ивера Расмуссена? – спросил Генрих. Его речь разительно отличалась от привычного им диалекта, и ему пришлось дважды повторить вопрос, но мать Ингеборги все равно ничего не сказала.

Генрих пристально посмотрел на нее, и на мгновение Ингеборга увидела мать как бы глазами сына богатого купца. Мать исхудала за зиму, но все-таки сохранила плавные изгибы фигуры, а ее кожа, несмотря на суровую жизнь, была гладкой и чистой, без шрамов и оспин. Ее рыжие волосы – особая гордость матери – ниспадали на плечи каскадом яркого пламени. Словно почувствовав, что ее неприкрытую голову можно счесть непристойностью, мать Ингеборги поспешно надела чепец и заправила под него рыжие локоны.

Генрих Браше еще раз повторил свой вопрос.

И тогда мать ответила:

– Я вдова Ивера Расмуссена.

Генрих поморщился.

– Очень жаль это слышать. – Он тихонько откашлялся. – Но боюсь… – Он запнулся, и Ингеборга с изумлением поняла, что этот богатый купеческий сын нервничает рядом с ее матерью. – За ним остался немалый долг, – почти шепотом произнес Генрих, глядя себе под ноги. – А долги надо отдавать, как говорит мой отец.

У Ингеборги все оборвалось внутри.

У них не было ничего. Только одна-единственная овечка, питомица Кирстен.

Мать Ингеборги медленно шагнула вперед и раскинула руки. Она не умоляла. Ингеборга уже не раз видела, как это было с другими вдовами рыбаков: как они падали на колени и молили о милосердии, чтобы их не отправили в бергенский работный дом и на верную смерть. Чтобы их не выгнали из деревни как злостных должников. Чтобы им не пришлось умирать в стылой тундре. Нищенкам. Расточительницам. Безнадежно заблудшим женщинам и девчонкам.

– Что с меня взять, мастер Генрих? У меня нет ничего.

Купеческий сын неловко переминался с ноги на ногу. Потом поднял глаза и как будто застыл, не в силах оторвать взгляд от матери Ингеборги.

– Я попробую вам помочь. Сделаю все, что смогу, – сказал он, прикоснувшись к ее руке. – Я поговорю с отцом.