Ингеборга не знала, что ее поразило больше всего: столь вызывающе непристойный поступок Генриха Браше или поведение матери, не оттолкнувшей его руку. Мать просто стояла и смотрела на него в упор. Без мольбы и без страха.
Вот тогда-то и произошла окончательная перемена. Матери Ингеборги больше не было дела до того, что о ней могут подумать соседи. Какое это имело значение теперь, когда она потеряла и сына, и мужа?
Однако эта перемена была опаснее, чем представляла себе ее мать. Опаснее, чем казалось самой Ингеборге. Началом конца их семьи стал тот день, когда унялась буря, и Генрих Браше пришел к ним в дом и предложил помощь. Его слова растревожили мертвенное затишье выдохшихся ветров.
Слова, сказанные на погибель им всем: и самой матери, и Ингеборге, и Кирстен.
Спотыкаясь о высокие гребни заледеневшего снега, я вошла в крепость под пристальным взглядом двух солдат, что стояли на страже у ворот. Локхарт все-таки снял с меня цепи. Растирая затекшие запястья, я оглядела свой новый дом.
Справа высился замок, уходящий верхушкой в черное небо. Луна как раз выглянула из-за туч и облила серебристым светом его белокаменные стены. Я оказалась в небольшом внутреннем дворике, в центре которого располагался старый замшелый колодец. Слева виднелась еще одна замковая постройка с маленькой башней в окружении полуразрушенных зданий с просевшими дерновыми крышами.
Было трудно поверить, что это скопление ветхих строений и есть крепость здешнего губернатора – и сосредоточие твоей собственной власти в самых дальних пределах принадлежащего тебе северного королевства.
Горя нетерпением дать отдых уставшему телу, я направилась к замку; мне хотелось скорее согреться и лечь в постель.
Но Локхарт отдернул меня назад, как собаку на поводке.
– И куда это ты собралась?
Я растерянно обернулась к нему.
– Разве губернатор меня не ждет?
Локхарт рассмеялся жестоким смехом.
– Ты забываешься, узница. Тебе не место в губернаторском доме.
Он отвел руку с факелом в сторону, высветив из темноты длинное низкое здание с прогнившей дерновой крышей. Наверное, когда-то оно было белым, но его стены давно посерели. У меня сжалось сердце, когда я заметила, что из дымового отверстия в крыше не идет даже легкий дымок.
Локхарт велел одному из солдат расчистить снежный завал у двери.
– Хельвиг! – гаркнул он во весь голос и чертыхнулся, проклиная тупую девчонку за медлительность.
Из темноты в стороне замка выбежала молоденькая служанка, грубоватая с виду, неопрятная девица, и поспешно направилась к нам, то и дело поскальзываясь на льду, но не замедляя шаг, чтобы избежать гнева хозяина.
– Это Хельвиг, твоя горничная, – сказал мне Локхарт. – Будет тебе прислуживать.
Я стояла с высоко поднятой головой и смотрела прямо вперед, но все равно чувствовала на себе настороженный взгляд служанки. Локхарт открыл дверь в барак. Дверь не запиралась, на ней вообще не оказалось замка, что меня очень порадовало. Впрочем, радость была недолгой. Собравшись с духом, я неуверенно переступила через порог.
Внутри было темно. Меня встретил холод и смрад, наводящий на мысли, что раньше в этом бараке держали животных. Я отчаянно всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть хоть какой-то проблеск света. От одной мысли о том, что мне придется жить в тесном каменном помещении без окон, сердце сжималось от ужаса. Я ничего не увидела, но успокоила себя тем, что сейчас ночь.
