Ингеборга сразу же принялась делать клиннинг, попутно прислушиваясь к разговору тети с матерью.
– Будь осторожнее, сестрица, – прошептала Сёльве. – У него есть жена.
Ингеборга слизнула масло с кончиков пальцев. Даже масло от тучных коров купца Браше было не таким вкусным, как масло, сбитое таинственной Марен Олафсдоттер. Она посмотрела на маленький горшочек с жирными и как будто воздушными сливками. И невольно облизнула губы.
– Он приносит еду, – прошептала в ответ ее мать. – И даже такую, которую я никогда в жизни не ела! Как я могу отказаться от таких щедрых даров?
– А что ты даешь ему взамен?
Между сестрами воцарилось долгое и напряженное молчание.
– Это не твое дело, Сёльве Нильсдоттер, – вполголоса проговорила мать.
– Мы с тобою родня, – отозвалась Сёльве. – Значит, это и мое дело тоже. Как можно быть такой глупой?! Хочешь нажить себе врага в лице его жены?
– Она ничего не знает, – прошептала Сигри. – К тому же это был брак по расчету. Она его старше на много лет.
– Тем более лучше не злить ее, Сигри, – сказала Сёльве. – Если тебе одиноко, то есть немало свободных и холостых рыбаков, которые с радостью возьмут тебя в жены.
– Нет, – воскликнула Сигри. – Я никогда больше не выйду за рыбака. Никогда!
Ингеборга поставила блюдо с клиннингом на стол.
– Сходи за Кирстен, – велела ей мать. – Она где-то на улице. Присматривает за овечкой.
Ингеборга нехотя пошла к двери и успела услышать, как Сёльве с жаром проговорила:
– Подумай о собственных дочерях, Сигри. Обо мне и моей семье. Ты подвергаешь опасности всех нас.
– Это еще почему? – В голосе матери звучала растерянность.
– Потому что для матери Марен на острове Вардё все началось точно так же. Губернатор сказал, что она его приворожила. И ее обвинили в колдовстве.
Ингеборга замерла на пороге. При слове «колдовство» у нее сжалось сердце.
Сигри хлопнула рукой по столу.
– Как у тебя только язык повернулся такое сказать обо мне?! Ведь именно ведьмы погубили моего мальчика!
Ингеборга обернулась и увидела, что Сёльве ласково прикоснулась к руке ее матери.
– Я говорю не о тебе. Но неужели ты не понимаешь, сестрица, что другие именно так и скажут? Что ты его околдовала!
Мать издала невеселый смешок.
– Все как раз наоборот, – сказала она и умолкла, увидев, что Ингеборга так и стоит на пороге. – Ты чего встала? Тебе было велено сходить за сестрой, Ингеборга.
Кирстен сидела на куче торфа, в грязном переднике, и щекотала живот своей маленькой овечке, которую назвала Захарией, хотя это была самочка.
Когда они с Ингеборгой вернулись в дом, Сёльве уже собиралась уходить. В этот раз прощание двоюродных сестер было не таким теплым, как обычно.
Разминувшись с Сёльве в дверях, Ингеборга заметила у нее на щеке старый поблекший синяк. Все давно привыкли к синякам и шишкам Сёльве. Два года назад Сёльве однажды пришла к ним с подбитым глазом, и Ингеборга спросила у мамы, что с ней случилось. Сигри нахмурилась, покачала головой и сказала, мол, Сёльве лягнула корова во время дойки. Ингеборга знала, что это неправда.
Когда Стрикке уходил в море, корова никогда не лягала Сёльве.
Кирстен издала радостный возглас, когда мать поставила на стол блюдо с клиннингом, приготовленным Ингеборгой. Они прочитали короткую молитву, и Кирстен принялась за еду, потихонечку скармливая овечке лакомые кусочки. Мать то ли и вправду этого не замечала, то ли ей было все равно.
