– Радение твое к чадам, княгиня Мария Федоровна, Бог не забудет. Зрел как-то твоего сына Дмитрия. Зело в грамоте преуспел. Никак, и Василий многое постиг?
– Я старалась вложить в сына не только Псалтырь и Часослов, – с достоинством ответила Мария Федоровна.
– А нельзя ли мне глянуть на Василия? Я ведь его всего единожды видел, когда тот еще в мальцах пребывал.
Княгиня звякнула в серебряный колокольчик. Вошедшему в покои слуге приказала:
– Позови княжича Василия.
Афанасий Иваныч головой крутанул.
– В доброго отрока вымахал. Скоро, никак, на государеву службу?
– Вестимо, господин. В новолетье и отправлюсь, – бойко ответил Василий.
– А скажи мне, отрок, что означает «Четьи Минеи?»
– Божественные книги, в коих ведется сказ о житиях святых.
– А в каком порядке, отрок?
– В порядке поминания их в церковном месяцеслове.
– А давно ли составлено собрание «Житий святых»?
– При великом князе Василии Третьем.
– Похвально, зело похвально, юнота.
А раскрасневшийся отрок, глянув на довольное лицо матери, продолжал удивлять:
– Чел я и книгу древнего грека Аристотеля.
– Кто такой? Не ведаю, – прикинулся Афанасий Иванович.
– Был двадцать лет учеником Платона, затем стал наставником знаменитого полководца Александра Македонского.
– Ай да отрок!
Афанасий Иванович вышел из кресла и обнял Василия за плечи.
– Разумник. Уж, не в прадеда ли Ивана Берсеня пошел? Дай тебе Бог прослыть большим книгочеем, дабы ведать не только русские, но и зарубежные литературные творения. Постигай мир, княжич Василий!
Отпустив отрока, Афанасий Иванович вновь пригубил чарку, вытер шершавые губы льняным рушником и залюбовался его искусной вышивкой.
– Златошвейка травами расписывала?
– Сама, Афанасий Иванович. Я ведь с малых лет сим издельем увлеклась.
– Занятно, занятно… Не покажешь ли свои вышивки, княгиня?
Мария Федоровна посмотрела на царева дьяка вопрошающими глазами.
– Какая надобность, Афанасий Иванович? Стоит ли на пустяки дела свои отрывать?
Княгиня в толк не могла взять: с чего бы это вдруг пожаловал в имение ближний человек царя Бориса Годунова? Проездом в какой-то город? Но о том он и словом не обмолвился. И с какой стати он к женскому рукоделию проявил интерес?
– Да уж не откажи, матушка княгиня. Душа радуется, когда на златое шитье любуюсь.
– Изволь, Афанасий Иванович.
Показала Мария Федоровна златом и серебром расшитые рушники, браные скатерти, головные убрусы, полавочники…
Афанасий Иванович смотрел, восхищался и все приговаривал:
– Лепота, сущая лепота, княгиня.
Обратил внимание царев дьяк и на убранство хором. Все было чисто, урядливо. Чувствовалась рачительная рука хозяйки.
– Я ведь к тебе, княгиня, не просто в гости наведался, – наконец приступил к первостепенному разговору Афанасий Иванович. – Прислан к тебе самим государем Борисом Ивановичем.
Княгиня встала из кресла. На душе ее стало смятенно. Неужели что-нибудь худое Дмитрий натворил?
– Да что случилось, Господи!
– Не волнуйся, Мария Федоровна. Приехал к тебе с доброй вестью. Великий государь всея Руси и царица Мария Григорьевна пожелали зреть тебя верховой боярыней царевны Ксении Борисовны.
– Пресвятая Богородица, – всплеснула руками княгиня. – Да по чести ли мне сие, Афанасий Иванович? Разве мало на Москве знатных боярынь?
– Знатных боярынь много, но такой добродетельной женщины, как ты, среди них не оказалось. Выбор царствующих особ выпал на тебя, княгиня. Быть тебе при царевне Ксении.
