Венерины башмачки - страница 3

Сегодня он звонил уже раз пятый. Она знала зачем. Сегодня у нее был день рождения, день, не интересный никому, кроме него. Она хотела бы забыть, проскочить этот день, проснуться уже в следующем. Но он лишал ее такой возможности, упорно названивая, желая поздравить. А с чем, собственно, поздравлять? С тем, что шестнадцать лет назад она родилась, не нужная той, которая ее рожала? А потому не нужная никому, даже самой себе. То, что она нужна была отцу, не спасало, а все больше раздражало.

Ну, что он может ей сказать, что пожелать? Счастья? Любви? Что там еще желают в дни рождения? Видимо, там, где любовь и счастье распределяются, на ее долю не хватило.

Телефон, наконец, перестал вибрировать, издав едва уловимый звук нового сообщения.

Впереди было еще три пары. Какая удача! В общагу она придет уже почти вечером. Вот и проскочит этот ненавистный день рождения.

Перекладывая телефон из рюкзака в карман куртки, Катя машинально открыла отцовское сообщение, даже не собираясь его читать. Но взгляд выцепил слово, которое никак не вязалось с поздравлением: «умерла». Она всмотрелась в текст, уместившийся в одну строчку: «Мама умерла».

Катя остановилась, перечитывая раз за разом два этих слова, пытаясь проникнуть в их смысл, а смысл ускользал. Мама умерла. Какая мама? Чья? Она не помнила, чтобы так называла свою мать. Потом, когда дошло, о ком речь, настала очередь второго слова: что значит умерла, с какой стати? Тут ее накрыла злость: конечно, иначе и быть не могло. Не могла она умереть ни в какой другой день! Как она могла не испортить ее, Катин, день рождения. Портить особо было нечего, но все же. Теперь эти два события неотделимы друг от друга на всю оставшуюся Катину жизнь.

Злость, нахлынувшая волной, откатилась, уступив место той самой саднящей глубоко-глубоко боли, к которой она давно притерпелась. А сейчас, словно кто-то разбередил старую рану, всполох боли обжег сердце.

Катя села на скамейку, оказавшуюся рядом. Идти не было сил. В душе боролись боль, обида, растерянность.

Больше она никогда не услышит презрительное «Катька», больше не поймает на себе уничижительный взгляд. От этого «больше никогда» веяло бездной, но одновременно и каким-то облегчением.

Она набрала отца. Он ответил в тот же миг, словно держал палец на кнопке в ожидании ее звонка.

── Как это произошло? ── сухо спросила Катя.

── Она просто не проснулась. Во сне.

── Когда похороны?

***

Два следующих дня она прожила на автопилоте. Заявление на пропуск занятий по семейным обстоятельствам Катя писала под диктовку заведующей отделением. На этих словах «семейные обстоятельства» больно споткнулась. Вот, оказывается, как называется смерть человека ── обстоятельства. Жил-жил человек, и вот случилось обстоятельство, больше не живет. Катя, за всю свою жизнь разговаривавшая только по необходимости и с очень узким кругом людей, никогда не отличалась чуткостью к слову к интонации. И сейчас она не смогла бы объяснить, что так задело ее в этих «обстоятельствах». Объяснить бы не смогла, но почувствовала вдруг обнажившейся сейчас душой, что неправильно это ── называть обстоятельством смерть человека, каким бы он ни был. Тем самым жизнь его превращается во что-то незначимое, необязательное, как и прекращение жизни ── в рутину.

Со словом «семейные» было все предельно ясно. Никаких семейных обстоятельств не было, потому что не было семьи. Такой, какая должна быть у каждого ребенка, где есть мама и папа, где тебе рады и даже, когда сердятся, все равно любят, где тебе хорошо. Про такие семьи Катя что-то знала из кино, что-то отрывками из подслушанных и подсмотренных моментов жизни детсадовских одногруппников и школьных одноклассников.