Венерины башмачки - страница 5

Он умолк, словно, заново переживая тот миг, подбирая слова, которыми можно было передать увиденное:

── Я потом пытался понять, что это было. Предчувствие? Нет, не было никакого. Какая-то необычная тишина.

Он опять замолчал. Теперь тишина висела между ними ── отцом и дочерью. И он, казалось, сравнивал эту тишину и ту.

── Ну, вот, заглянул. Она лежит, будто спит. Но тишина эта. Понимаешь, я тогда почувствовал, что тишина может кричать. Я подошел, дотронулся, а она уже холодная была.

Произнеся последние слова, он осторожно посмотрел на Катю, надеясь увидеть в ее глазах хотя бы печаль. Но не увидел.

Вдруг он спохватился, что Катя голодная и уставшая. Начал суетливо доставать что-то из холодильника. Она смотрела на него, пытаясь понять, страдает ли он, что чувствует, столкнувшись с внезапной смертью той, с которой и не жил никогда толком.

Есть Катя отказалась. Надо было скорее завершить этот день и прожить завтрашний, похоронный.

***

Она спала тревожным, рваным сном. В нем смешались все ее горькие детские воспоминания.

Вот то самое восьмое марта в детском саду. Только сидит среди других мам не отец, а мать. Другие мамы любуются на своих детей, хвастаются друг перед другом, а до ее слуха доносится: «С твоими-то ногами тебе только брюки носить». Вот ее несет по лестнице какой-то чужой дядька, а следом тащит сломанный велосипед отец. Это она упала со злополучного велосипеда и разодрала брюки, которые мать заставила ее носить, не снимая.

Катя проснулась в слезах. Оказывается, слезы в ее организме где-то существовали. Приснившийся ей сон ── из тех, от которых просыпаешься, с облегчением осознавая, что это лишь сон, а реальность иная. Ее пробуждение облегчения не принесло. Реальность была иной, но тоже не радующей.

Катя вышла из своей комнаты. Дома все было по-прежнему, даже в ванне в стакане стояли две зубные щетки ── отца и матери. Дверь от комнаты матери была плотно закрыта, тоже, как всегда. Катя вспомнила, как в детстве она мечтала, что каким-то утром эта дверь окажется распахнутой, и она увидит комнату, ярко освещенную солнцем, и этот свет будет вырываться в коридор и освещать всю их обычно мрачную квартиру. Но дверь всегда была закрыта плотно, и даже лучик солнца не мог пробиться наружу. Так было и сейчас.

***

Похороны прошли быстро. Без речей и вереницы желающих проститься. Две соседки, с которыми мать то собачилась, то годами не разговаривала. Три──четыре незнакомые женщины, наверное, с работы. Еще одна, отдаленно напоминающая мать.

── Двоюродная сестра Галя ── пояснил отец.

Катя вспомнила, что, вроде, однажды видела ее давно-давно. Где и когда ── вспомнить не могла, а отца спрашивать не стала.

Поминки тоже не затянулись. Поминать особо было нечего, похоже, не только Кате.

Они вернулись вдвоем домой ── отец и дочь. У каждого был вопрос: что дальше? Но никто его не задал.

── Надо бы, наверное, ее вещи разобрать, ── произнес отец. ── Помоги, если можешь. Давай вместе. Мне одному не осилить.

── Хорошо, ── ответила Катя, ── я сама.

Ей вдруг захотелось последний и единственный раз прикоснуться к материным вещам. При жизни та не впускала дочь в свой мир. Может, сейчас удастся заглянуть в него.

В ее комнате было прохладно, если не сказать холодно. Форточка оставалась открытой все эти дни ── как будто они пытались выветрить из дома материн дух.

Катя оглядела мебель, провела рукой по столу, попыталась сесть на кровать, но не смогла ── не хватило духу. Ей так хотелось что-то здесь понять, почувствовать, что могло ответить на незаданные ею вопросы. Но комната была холодной, неуютной, бездушной, как и ее хозяйка. Бывшая хозяйка. И ни одного ответа.