Венерины башмачки - страница 6

Катя открыла шифоньер: тусклого цвета платья, темные водолазки. Не отдавая себе отчета, она уткнулась носом в этот убогий гардероб в надежде уловить запах. Хоть она и не помнила, да что там не помнила, практически не знала запаха матери, но почему-то показалось, что она сможет распознать его. Не могут же эти платья и водолазки совсем его не сохранить. Оказалось, что могут.

Потеряв надежду поймать хоть какой-то след материной жизни, хоть слегка прикоснуться к нему, Катя почувствовала знакомую пустоту в душе.

Она равнодушно складывала одежду, постельное белье, полотенца, какие-то тетради со столбцами цифр ── похоже, мать вела учет тратам, почетная грамота за добросовестный труд, несколько старых журналов «Вокруг света» за какой-то мохнатый год. Все в одну стопку, все на выброс.

── Надо же так прожить, чтобы ни одной твоей вещью ни с кем не захотелось поделиться, ── подумала Катя.

Она вдруг заметила, что с материной смертью к ней стали приходить прямо-таки философские мысли. Раньше она такого за собой не замечала.

Катя продолжала выгребать содержимое ящиков стола: несколько сломанных ручек, маленькая открытка-иконка. Неужели мать верила в Бога?! Иконка была дешевой, но выбрасывать ее было как-то неправильно. Отложила в сторону.

Опустошая самый нижний ящик стола, Катя обнаружила в нем крепко связанную жгутом пачку писем. В Катином представлении, писем давно никто не пишет. Всем хватает сообщений в мессенджерах. А часто даже не сообщений, а одних смайликов ── и все понятно. Но это были самые настоящие письма. Тем, что принято называть шестым чувством, Катя поняла, что здесь может быть что-то важное. На один миг в голове мелькнуло про запрет на чтение чужих писем, но тут же исчезло. Теперь эти письма были ничьими. А значит, уже не были чужими. Единственный стул был завален вещами на выброс, и Катя не стала освобождать его. Казалось, нельзя отвлекаться ни на что, нельзя выпустить из рук эту связку. Она села прямо на пол. Плотно завязанный жгут не поддавался плохо слушающимся пальцам. Пришлось встать и взять нож.

Писем оказалось много, больше, чем она предполагала, пока они были плотно связаны. На конвертах ── один и тот же почерк. Она вгляделась в адрес. Адресов было два ── и оба незнакомые. Один ── в их городе, второй ── какого-то поселка городского типа в Курганской области. Его название она никогда раньше не встречала.

Катя почувствовала, как вспотели ладони ── верный признак волнения. Благо, что никто никогда не держал ее за руку в волнительные моменты, а то бы она сразу выдала себя.

Она разложила письма на две кучки: в одну ── все сюда, в другую ── те, что в Курганскую область. На многих стерлись или выцвели буквы. Но одно было, похоже, самым последним. Об этом говорил менее потрепанный конверт. Буквы на конверте четкие, словно, не написаны, а вдавлены. «Так пытаются что-то вдолбить в голову адресату», ── мелькнула мысль.

***

Катя достала письмо из этого конверта.

«Послушай! Я не знаю, что и как тебе еще сказать, чтобы ты поняла, что никакого общего будущего у нас нет и быть не может! Оно существует только в твоем больном воображении! Я никогда ничего тебе не обещал! И не просил! Не просил твоей любви! Твоего ребенка! У меня другие планы на жизнь, и тебя в этих планах нет! Как тебе это объяснить?! Чем быстрее ты меня забудешь, тем быстрее начнешь новую жизнь и встретишь того, с кем сможешь ее построить! Я искренне тебе этого желаю. Возвращаю все твои письма! Я мог бы их порвать, сжечь, но не стал делать этого, уважая твои чувства. Если ты не успокоишься и продолжишь преследовать меня, каждое следующее твое письмо будет возвращаться к тебе нераспечатанным. Поэтому зря не старайся!»