– Хочешь, я поделюсь с тобой тем, чем не смогут поделиться оливковые деревья? – хитро улыбаясь, спрашивает Джина.
Она намного старше Рикардо. Он влюблен в нее. Он ею любуется издали. Он ее боится. А она посмеивается над ним. Она толкает его корзину, а потом помогает собирать раскатившиеся оливки. Она прячет его одежду. Она строго выговаривает ему за любую мелочь. И вот теперь предлагает ему нечто. Он не решается сказать «да». Он не смеет сказать «нет». Джина хватает его за руку, увлекает за собой в прохладную тень оливковых деревьев, где нет никого. Она прижимает его к своей вздымающейся от быстрого бега груди и целует в губы. Он теряет равновесие. Летит в небеса. Джина отталкивает его, звонко смеется:
– Хочешь еще? – и, не дожидаясь ответа, дарит новый поцелуй, а потом еще, еще, еще… Рикардо ошалел от счастья. Он верил, что блаженству не будет предела, а Джина зло высмеяла его. И тогда он возненавидел всех женщин. Ненависть заняла главное место в его сердце. Месть стала смыслом его жизни, завладела его разумом. Рикардо не заметил, когда перешагнул черту и встал в ряды тех, кто требует искупления грехов кровью.
– Вендетта! – кричал его разум. – Вендетта!
Кровная месть заставила Рикардо покинуть Италию. Десять лет он был изгнанником. И вот…
– Рикардо! – голос синьоры Сандреллы срывается на крик.
Рикардо открывает глаза, смотрит на Глорию так, словно видит ее впервые. В ее глазах отражается блаженно-счастливое лицо мальчика с чистой душой, которому еще неведомо слово «вендетта».
– Рикардо, – синьора Сандрелла с силой дергает его за руку. – Ты сошел с ума. Ты забыл, что она – дочь нашего кровного врага?
– Нет, – отвечает он, понимая, что не желает больше никого убивать.
Он должен что-то сделать. Что? Дать Глории уехать? Увезти ее? Мысли мечутся. Нужно время, чтобы принять верное решение. А времени мало. У них только два дня.
– Я приказала подавать обед, – говорит синьора Сандрелла. Смотрит на бледное лицо Глории. – Вы устали, бедняжка. Морская вода в нашем бассейне успокоит и взбодрит вас. Искупайтесь и приходите в столовую.
Синьора Сандрелла подтолкнула Глорию в спину. Она сделала шаг, другой, третий… Подумала:
– Наверно, так идут на эшафот. Знают, что это последние шаги по земле. Последние… Но все равно идут.
Сквозь огненные вспышки отчаяния до Глории долетают слова Рикардо:
– Подаришь мне эту ночь?
Она отвечает: «Да» не из-за неизбежности финала, а из-за поцелуя, после которого она увидела перед собой другого Рикардо Маури. Нет, вначале она почувствовала, что он стал другим, а потом увидела его глаза, его просветленное лицо. Новый Рикардо показался ей таким родным, что перехватило дыхание. Если бы не грозный окрик синьоры Сандреллы, Глория призналась бы Рикардо в любви. Она сможет сделать это ночью, когда он придет в ее спальню. Может быть, эта ночь что-то изменит. А если нет, то…
Скрипнула дверь. Рикардо замер на пороге. Белоснежный атласный халат распахнут. На груди хрупкий серебряный крестик. Такой же Глория видела у островитян и у Вацлава. Глория отгоняет мысли о нем. Ей не следует думать ни о ком, кроме Рикардо. Она смотрит на него. Он делает шаг, плотно закрывает дверь. Замирает, скрестив на груди руки. Смотрит на Глорию. Она стоит посреди комнаты в длинной до пола сорочке серо-пепельного цвета.
– Любимый цвет синьоры Сандреллы, – думает Рикардо. И тут же отгоняет мысль о ней. Он не должен думать ни о ком, кроме Глории.
