Карина, ты обязана быть сильной, ради нее. Вставай, иди в этот долбаный мир, что окружает тебя, в тот, что ты ненавидишь так сильно, как только можно.
Мир, что окружает Сабирова.
Из которого ты бежала, только, видимо, раз попав в эти сети, так и остаёшься тут.
Ладно, хватит философствовать.
Сажусь, разглядывая ногу. Выглядит отвратительно, я понимаю, что в ближайшие дни джинсы просто не сниму с себя.
Щиколотка так распухла, что стала в раза три больше в объеме, и цвет ужасный, фиолетово-красный.
Лишь бы не перелом, гипса мне только не хватало. На костылях не ускачешь.
И, всё-таки, появление Сабирова ничего не меняет. Я все равно буду делать все возможное, чтобы держаться от него подальше. Мне не нужны алименты, я спокойно переживу, если он забудет о существовании Леи и не будет появляться в нашей жизни дальше.
Только пусть поможет вернуть ее в целости и невредимости.
С трудом я пытаюсь принять вертикальное положение. Нога болит так, что на глаза наворачиваются слезы.
Пусть. Так лучше, физическая боль немного отвлекает от того, что творится на душе. Я все равно ничего не могу сделать и никак повлиять, так что же теперь?
Нужно заглотить хотя бы пару таблеток обезболивающего, а по-хорошему, показаться врачу, чтобы исключить перелом. Вчера хорошо было бы приложить лед, но единственная вечная мерзлота здесь — это Арслан.
Вслушиваюсь, пытаясь понять, дома он или нет. Тихо так, точно никого кроме меня. Во мне борются эмоции. Я не хочу Сабирова видеть, он на меня все ещё… влияет. И хочу, чтобы знать, есть ли новости? Вдруг все хорошо, и скоро я услышу голос Леи, ее смех. Прижму к себе, вдохну ее запах.
Так, все, держимся, Карина, держимся. Ползи на кухню, заставляй себя есть, нужны силы.
Я иду, закусив губу, перед глазами темно и плывет. Шаг. Ещё шаг. Третий. Да что ж он себе такой огромный дом отстроил?
До кухни-столовой как дохожу, не помню даже. Открываю кран и пью жадно, подставляя ладонь, лицо умываю. Не человек, животное, но мне некогда думать о том, как я выгляжу со стороны. Да и кого это заботит? Для Арслана я все равно — чужая.
— Там есть стакан, а в холодильнике апельсиновый сок.
Я от неожиданности теряю равновесие, едва не падаю, разворачиваясь к нему. У меня по лицу капли воды текут, а у него — влажный торс.
И полотенце вокруг бедер обмотано, я не хочу смотреть, а все равно смотрю, жадно скользя взглядом по знакомому рельефу.
Кажется, с момента нашего расставания Арслан ещё подкачался. Тело у него безупречно, я цепляюсь глазами за темную дорожку волос, скрывающуюся за белым полотенцем. И краснею.
Лицо пылает. Я не понимаю, почему он не меня так действует, спустя столько времени. Память слишком избирательна, я не помню, что ела вчера на завтрак, но помню каждый сантиметр тела Сабирова, которого не касалась два с лишним года.
Он молчит, я избегаю прямого взгляда, потому что дураку ясно, что я пялюсь на него и от этого краснею. Как школьница, как девственница.
Как женщина, у которой больше двух лет не было мужчины.
— Есть новости?
— Нет, — он проходит рядом, совсем близко, открывая холодильник и доставая из него упаковку с соком.
Апельсиновым, с мякотью. Я пила его постоянно, и Арлсан покупал ради меня коробками. Черт, сколько у него привычек от меня осталось?
Так много, что это сбивает с толку.
Он разливает сок в два стакана и один подталкивает мне, тот скользит по столешнице, замирая возле моих пальцев.
