— Пей. Скоро придет врач, осмотреть твою ногу.
Я киваю, беру в руки высокий стакан и пью. Першит в горле, от холодного сводит зубы, но я не останавливаюсь, пока не допиваю до дна.
— Спасибо за врача. Но мне куда важнее, что с Леей.
— Почему ты так назвала ее?
Вопрос застигает врасплох. Потому что это как в звёздных войнах и она дочь джедая? Такое не объяснить.
— Услышала это имя. Понравилось.
— Какое у нее отчество в свидетельстве о рождении?
Я всё-таки смотрю ему в лицо, Арслан разглядывает меня чуть брезгливо или только кажется?
— Моего отца.
Наверное, стоило дать ей отчество в честь ее настоящего отца. Но это же слишком явно, а я пыталась защитить Лею хоть как-то. Поэтому она Лея Вадимовна. Думаю, мой папа, если был бы жив, только обрадовался.
— Ясно.
Он уходит, оставляя меня, наконец, одну и я снова могу дышать нормально. Как же давит его присутствие. Тяжело, потому что я ощущаю свою вину, хоть и не в том, в чем обвиняет меня Сабиров.
Опускаюсь на стул рядом, ноги слегка подрагивают, а правая пульсирует, боль усиливается. Без Арслана я не найду, где таблетки, и не в том состоянии я, чтобы искать их самостоятельно.
— Арслан? — зову, его имя так легко слетает с моих губ. Натренировано…
Он приходит, держа в руках большие ножницы. Я смотрю на них с подозрением, поднимая брови.
— Что ты собрался резать?
— Начать хотел бы с твоего языка, — совершенно спокойно говорит он, — но пока возьмусь за джинсы.
— Нет, — качаю головой и добавляю для убедительности, — нет, Сабиров. У меня нет других.
— Они давят на ногу. Не дури, это всего лишь шмотки.
Подходит близко, садится на корточки. Он успел одеться, теперь на нем джинсовые шорты и свободная футболка, и я смотрю на него сверху вниз, и думаю, что сейчас взорвусь от перенапряжения.
— Пусть врач осмотрит и решает, — не сдаюсь, — может, обойдется без этого.
Но Сабирову пофигу на мои возражения, он осторожно поддевает ножницами штанину, холодное лезвие касается кожи, горячей, как кипяток, и я шиплю что-то ругательное.
— Язык точно будет следующим, — замечает Сабиров. Делает несколько движений ножницами и я чувствую облегчение, когда с больного места уходит лишнее давление. А он берет в руки два края штанины и дёргает в разные стороны. Ткань с хрустом разъезжается, оголяя ногу до самого бедра, я не дышу, кажется, целую вечность, потому что его пальцы касаются моей кожи.
И предательских мурашек никак не скрыть, и конечно, он все это замечает.
Гадство.
Сабиров
— Сабиров, не тронь меня, — говорит Карина и выдает себя полностью, с головой.
Потому что я знаю этот охрипший голос, знаю, в какие моменты она начинает так говорить.
И гладкую кожу ног, покрытую мурашками, я вижу отчётливо. На голой коленке шрам, длинный, белая полоса родом из детства.
Я всю эту женщину знаю вдоль и поперек — и одновременно не знаю вовсе.
— А то — что? — дёргаю джинсы выше ещё раз, так, что вспарываю с хрустом ткань до самого бедра, оставляя держаться их на одном поясе.
— Тебе обязательно надо себя так вести, да? — раздраженно интересуется Карина.
Я поднимаюсь молча, бросая ножницы на столешницу рядом с ее ладонью и выхожу из комнаты, чтобы только не быть с ней так близко.
Иначе это напряжение закономерно закончится тем, что и должно, но вряд ли Карине понравится лежать, упираясь лицом в столешницу.
И даже ледяной душ, в котором я стоял до ломоты в конечностях, не помогает избавиться от неподходящих моменту мыслей. Ее присутствие на меня всегда так действовало, со времён первой встречи, когда она пришла устраиваться ко мне личной помощницей.
