Верность (сборник) - страница 3



Но сумело время подытожить:
Аурбий забвеньем уничтожен,
Эффенди признаньем вознесен.
Улица Капиева – как честь,
Улица Капиева – как память.
Можно мало жить – но дел не счесть,
Долго жить – но память не оставить.
Улица Капиева… Но где ж
Кустари веселые, как дети,
С неизбывною казной надежд,
С жаждой поделиться всем на свете?
Здесь царили запах чеснока
С кислотою в мастерских подвальных.
Старые подвалы на замках…
Нет лудильщиков, нет мастеров кинжальных.
Не кинжал – а время нам судья,
И не потому ль, кинжальщик старый,
Прежний промысел ты свой оставил,
И теперь – часы твоя судьба.
Часовая мастерская,
Строг
Стесанный порог твой под ногами.
Время черновых не пишет строк,
Все навечно, как резьба на камне[11].
Время ходит в наших башмаках:
И в ботинках модных, и в чарыках,
А еще в солдатских сапогах —
И живых солдат, и тех – убитых.
Девушка идет, собой горда,
Но на полушаге замирает —
И, нагнувшись, корку поднимает,
Как птенца, что выпал из гнезда.
Удивительного в этом нет:
Повелел намус ей, а не голод.
Корка хлеба – тоже берекет,
Трижды берекет, когда ты молод.
Эффенди, ты знал получше нас:
Разными бывают берекеты —
Ты сумел сдружить зурну и саз,
И открылись людям два поэта.
Тащит камни горная река —
Так и ты трудился неустанно.
Словно поводырь, твоя рука
Привела в Россию Сулеймана[12].
Сколько раз бывало, Эффенди,
Ночи над столом рабочим висли.
А под утро из твоей груди
Вылетали птицы слов и мыслей.
Аурбиевы кричат: скандал —
На народное купил он славу!
Да, в народе взял, ему ж отдал,
Все помножив на талант и право.
Право сметь идти на бой и смерть,
Право вопреки щедротам лживым
Так сберечь народное суметь,
Что в тебе оно навеки живо.
С чем я щедрость мудрую сравню?.. —
Словно ты наперекор недугу
Хлеб свой честный отдавал коню,
А коня потом дарил ты другу.
Ты сумел по крохам собирать.
Нынче ж есть ревнители такие —
Что бледны пред ними аурбии —
Так они умеют разбросать.
Эффенди, ты малому знал счет,
Может быть, не понятый иными —
Чтобы оказать ручью почет,
Вброд идя, закатывал штанины[13].
Цада-юрт, Шуни и Ахсай-юрт —
Горные, низинные селенья…
Хлеб везде по-разному пекут,
Но любой – достоин уваженья.
Золотые двери мастеря,
Деревянные держал в почете[14],
Ничего не делая зазря,
Почерк свой чеканил ты в работе.
Ты в труде обрел упругость крыл,
И орлино-зорким стало око:
Русской песне двери ты раскрыл,
Горской песне распахнул ты окна.
…Путь начав от площади вождя,
Как Сулак в горах набравши силы,
Улица, между домов гудя,
К морю верный путь себе пробила.
Безмятежна дрема древних вод,
И дорожка лунного свеченья —
Будто улицы короткой продолженье,
Тянется за самый горизонт.

Был ты щедр

Перевод С. Сущевского

Абуталибу Гафурову

Был ты щедр, как летние
                    рассветы,
Чист душой, как росные
                    цветы,
Жил и пел, как должно
                    жить поэтам,
Сторонясь тщеславной
                    суеты.
Музыкант, ремесленник
                    и пахарь,
Ты себе ни в чем не
                    изменил,
Старую овчинную
                    папаху
На каракуль все же не
                    сменил.
Трость в руках – и та
Под стать владельцу:
Узловата, согнута,
                    крепка.
Не любил изысканных
                    безделиц,
Все, что делал, делал
                    на века.
Тверд, надежен, как
                    родные скалы,
Как земля родимая,
                    простой.
Сочетал ты мудрость
                    аксакала
С детскою сердечной