Окей, Рита, нужно сконцентрироваться на поисках дяди. Можно выходить на улицу, в свободное время и спрашивать прохожих. Может, сделать набросок его портрета? Дурья Ритина башка! Я только сейчас поняла, что даже не спросила, как зовут мою новую леди-босс и не представилась сама. Кричать протяжное троллейбусное «женщинаааа» мне показалось нетактичным, поэтому я встала и пошла в ту комнату, откуда она выезжала.
Это кухня. Она сплошь заставлена керамическими бочками с пузырящейся желто-серой жидкостью. В прошлом белые шкафы покрыты толстым слоем жира, на который прилипла пыль. Лампочка на трижды обёрнутом изолентой проводе немного подёргивалась от сквозняка. Обречённая муха-эквилибристка показывала последний в своей однодневной жизни номер под куполом кухни, покачиваясь на нитке паутины.
Женщина в коляске задремала и немного посапывала. От сигареты, выпавшей из её рта на пол, шёл тонкий дымок.
Я осторожно похлопала её по плечу.
– Ужас! – дёрнулась она, – Ты что здесь делаешь?
– Я хотела спросить, нет ли у вас ручки и бумаги? И ещё, как вас зовут?
– Жанна. Поищи там, в ящике.
– Спасибо.
Она никак не отреагировала и, развернувшись, снова поскрипела в зал.
В ящике я нашла клочок бумаги и ничего, чем можно было бы нарисовать дядю. Я вспомнила, что по пути сюда я везде видела много угольков. Что, если нарисовать портрет углём?
Я выбежала на улицу, быстро схватила небольшой уголёк и, поглаживая встревожившихся мурашек, забежала обратно.
Съежившись на диванчике, начала аккуратно выводить на бумаге дядины острые черты. Его большие глаза, впалые скулы, горбинку на носу. Получалось не очень, но я надеялась, что это хоть как-то поможет. Хоть и вообще не было гарантии, что он в Нижнем.
В 23:00 Жанна молча выключила единственную тусклую лампу и я легла спать. Ну, как спать, ворочаться с боку на бок и переживать о том, как жить дальше. Типичная моя ночь, в любом из миров, пожалуй.
Проснулась от странного ощущения чьего-то присутствия. И оно меня не обмануло. Жанна пристально смотрела на меня и не двигалась.
Скорее всего, первый рабочий день уже начался. Мда, до сих пор не верю, что моя первая работа именно такая. Не официантка, не промоутер, не кассирша в Маке. Уборщица в аду. Прекрасная запись была бы в трудовой. И огненные перспективы.
Перевела часы в режим энергометра. Стабильные ноли. Есть хотелось больше, чем когда бы то ни было.
В голове и желудке появилась неприятная тяжесть. Из всех пережитых мною утр это было самое гадкое. Жанна поставила на стол передо мной кружку со странной жидкостью из бочки и какую-то кашу.
Резко захотелось домой к маминым сахарным звёздочкам и грибному пастушьему пирогу с сыром. Я с опаской отхлебнула жидкость.
– Это похоже на пиво, в котором вымачивали половую тряпку.
– Ты никогда не пила ларкос? – удивилась Жанна.
– Эээ, нет.
– Я называю его обезболивающим от жизни.
– А из чего его делают?
– Из коры ларка. Её замачивают в речной воде, а потом неделю греют на тлеющих углях, там, в Конце.
– В Конце?
– В Конце. Ты откуда вообще?
Ага. Ну, здравствуй, Рита-Без-Легенды.
– С центра.
– А, контуженая, значит, ясно всё.
Жанна серьезно облегчила мне задачу.
– Пей быстрее и за работу. Открываемся через пятнадцать минут.
– Я тут нарисовала портрет дяди. Может, видели, всё-таки?
– Отстань со своим родственником. Не дитя, найдётся.
К ларкосу я не притронулась. Подавляя отвращение, съела кашу. Жанна поставила в углу ржавое ведро, швабру и тряпку.
