– Зачем? – Дитмар насторожился.
Славянин, не отвечая, сам поставил варягов на колени и только потом развязал руки. Затем обнажил их мечи и воткнул в землю перед каждым.
– Клянитесь мне, что, выполнив повеление конунга, вернетесь этой дорогой и здесь, у этой березы покажете мне голову палача.
– Клянемся, – вразнобой ответили варяги, положив руки на перекрестья мечей.
– Тогда и получите свои мечи. – Славянин взял оба меча. – Финским знахарям они не нужны.
И, подхватив сумку, исчез в кустах, бесшумно ступая огромными лаптями.
2
– Вот ты и стал побратимом Урменя, – холодно улыбнулся рус. – Мы исполнили повеление Хальварда оба.
– Я исполняю только повеления князя Рюрика и конунга Олега.
– Не гневайся, Сигурд, я имел в виду только нас, его людей.
– Вятичи тоже были людьми Хальварда?
– Конечно.
– Зачем же ты требовал их смерти?
– Иначе они убили бы тебя.
– Но я же мог освободить Урменя тогда, когда их там не должно было быть?
– Мог. Но тогда вряд ли стал бы его побратимом. Урмень недоверчив.
– Грязная работа.
– Ты защищал свою жизнь. Тебе не в чем упрекнуть себя, Сигурд.
Сигурд промолчал, и они разошлись. Эта пара и впрямь была знатоками перевалочного дела: Хальвард не рисковал по мелочам. Они постоянно пропадали на волоке, и Сигурд их не видел. Но на сердце было неспокойно, хотя умом он понимал, что никакой личной вины у него нет: вятичи были опытными воинами, и он всего лишь оказался удачливее, защищая собственную жизнь.
Урмень тоже не сидел сложа руки. Под его началом ватага прорубила две просеки по обе стороны волока для конных дозоров и начала устройство завалов и засек на боковых тропах, когда неожиданно, не оповестив гонцом, сверху пришел Олег с дружиной под началом Зигбьерна. Хотел нагрянуть вдруг, застать врасплох, был непривычно суров, но, осмотрев работы, заметно смягчился. А Зигбьерн, улучив минуту, шепнул Сигурду:
– Скажи побратиму, чтобы готовил добрый пир. Гнева не будет.
На пиру, о котором позаботился Одинец, Олег впервые улыбнулся и поднял кубок во здравие княжича Урменя. Казалось, стал прежним: шутил, советовал молодым есть побольше веприны, но Сигурд понимал, что конунга что-то гнетет, чувствуя не столько перемену, сколько начало этих перемен. Казалось, будто по-молодому веселый конунг русов впервые ощутил непомерную тяжесть взятых на собственные плечи забот, не привык к ним, еще прилаживался, примеривал, прикидывал, как должен вести себя вождь огромных сил, а не конунг затерянного в лесах маленького племени русов. И встал из-за стола раньше, чем обычно, позвав с собою Зигбьерна и Сигурда.
– Рассказывай.
Сигурд откровенно рассказал все, что позволило ему побрататься с атаманом Урменем. И отдельно – последнюю свою беседу с человеком Хальварда.
– Опять – Хальвард, – усмехнулся Зигбьерн. – Куда ни шагнешь, везде натыкаешься на его руки.
– Хальвард обеспечивает мою мощь больше, чем вся твоя дружина, – сухо заметил Олег.
И это было новым. Олег и Зигбьерн дружили с детства, во многих битвах меч Зигбьерна спасал Олега, а щит Олега прикрывал Зигбьерна. В конунге что-то менялось, но Зигбьерн только молча поклонился, выразительно глянув при этом на Сигурда.
– Я иду в Смоленск, – сказал Олег. – К концу лета туда подтянутся все мои силы. Ты вернешься в Старую Русу.
– Ты не возьмешь меня с собой, конунг? – спросил Сигурд, наивно пытаясь скрыть нахлынувшую на него радость.
