Читать онлайн Максим Смирнов - Весна100

Зима. Зима в Нéвишке это неопределённость. Слишком тепло, чтобы лужи замёрзли. Слишком холодно, чтобы растаяли сосульки и редкие пятна снега. Вокруг всё серое. Но даже серость казалась чем-то обманчивым, ведь серым всё было только днём, однако зимой световой день очень короткий. На самом деле, вокруг была лишь временно освещённая чёрность.

Умереть сейчас или дожить до весны? Этим вопросом я тогда активно задавался. Было стойкое ощущение, что я никогда не видел весну. Что весна – это лишь идея, которую я где-то когда-то услышал и взял на веру. Какая она – весна? Время, когда можно будет снять панцирь из верхней одежды? Тёплое солнце, прохладный ветер, пиво на лавочке? У меня не было чёткого образа. Весна – это просто абстрактное спасение. И чем больше я в это фанатично верил, тем сильнее укреплялся во мне страх грядущего разочарования. Лучше, чтобы весна вовсе не наступила, чем не такая, какой я её себе представлял.

Я гулял один по городу и слушал музыку. Можно ли сказать, что я любил гулять или слушать музыку? Вряд ли. Скорее, я не любил бывать дома с бухающими родителями, а потому мои скитания могли происходить в любое время суток. О чём я думал в такие моменты? Сложно сказать. Ком из идей, образов и цепочек мыслей обо всём подряд. Рассуждения о великом могли перетекать в бытовые планы и сменяться затем абстрактными концепциями. Но ком – это слишком громкое слово, которое может ввести в заблуждение. Точнее будет сказать, что это был комочек мыслей в необъятном вакууме пустоты. Я бы не назвал себя скудоумным, однако, в то время, зачастую, я ни о чём не думал вообще. Порой мне хотелось с кем-то о чём-то поговорить. Но я не понимал, с кем и о чём. Да и вообще, слово «хотеть» неуместно. Я ничего не хотел. Были лишь подсознательные потребности. Общение было одной из таких потребностей.

Отдельно стоит сказать, что у меня не было ненависти к миру или к самому себе. Но одна мысль плотно проникла в моё мировоззрение. Хотя проникла – это неправильное слово. Я эту мысль не подцепил, и мне её никто не навязывал. Она образовалась сама по себе и с каждым днём крепла всё больше и больше, как опухоль. Кратко эту мысль можно сформулировать так: «оно того не стоит».

Пошёл лёгкий снег. Я наблюдал за падением снежинок. Если снежинка падала на пятно снега, то становилась его частью. Если она падала на дорогу, то тут же таяла, неминуемо стекая в лужу. Почему-то эта картина откликалась в моей душе. Стать частью целого или раствориться? Есть ли вообще в этом разница? Раньше я бы отверг оба варианта. В прошлом мне бы хотелось, наверное, стать той снежинкой, которая сможет основать новый сугроб или новую лужу. Но в тот момент оба варианта мне были чужды, потому что мне и то и другое было одинаково безразлично. Я не хотел делать выбор, хоть и понимал, что вечно кружить в воздухе не получится. Но тогда, той зимой, я не хотел делать выбор.

Этот район города назывался: «Медные Лужи». Тут прошла вся моя жизнь. Учитывая, что медь в Невишке никогда не добывали, видится мне, что наши предки так ласково и завуалированно назвали всю ту грязь и говно, которое приходит с наступлением зимы.

Что же такое Медные Лужи? Район на северном склоне одного из холмов Невишка. Панельки разных размеров, несколько бетонных монументальных высоток, о каждой из которых я думал, как о потенциальном месте для суицида, и хитросплетение дворов и закоулков, застывших во времени. Тут царил вечный упадок.

Странное ощущение охватывало меня, когда я бродил по этим местам. Несмотря на их однотипность, каждый двор и закоулок демонстрировал свою неповторимую и уникальную убогость. И это, странным образом, вдохновляло. Мне было комфортно бродить по этим улицам, равно как и бродить в своей голове. Я чувствовал себя не просто растворённым в этой среде, я был самой настоящей её частью.

Раздался звонок. Я бы не сказал, что он нарушил тишину, поскольку откуда-то из-за домов постоянно доносился звук проезжающих машин, а вокруг вечно сновали воркующие голуби. В это мгновение я осознал, что музыка в наушниках уже давно не играла. Звонок заставил меня испытать лёгкую дрожь по телу. Меня вызывал мой друг Сёма. Я не успел взять трубку. Открыв телефон, я уже получил сообщение:

Переписка:

– Здаров, ты на медных?

– Да

– Посидим?

– Можно

– Го тогда у нас во дворе через 30 минут?

– Ок

Я договорился о встрече. Моё чувство единения со средой пропало. Ещё минуту назад я был рассеян по всем этим дворам, хаотично скитаясь. А теперь я будто материализовался в конкретной точке. Я сразу же вспомнил случайное видео о суперпозиции электронов. Вот электрон везде и нигде одновременно. Ему хорошо. Он свободен. Но эта идиллия продолжается до тех пор, пока какой-то злоебучий учёный не решит пронаблюдать несчастную частицу. Теперь у неё появилось конкретное положение в пространстве и конкретное направление движения. Мне было слишком комфортно, будучи частью общего неопределённого, чтобы от этого отказываться.

Спустя время мы пересеклись с Сёмой и молча пошли вверх по бульвару, который связывал самые ключевые места Медных Луж. Пройдя метров сто, я решил, что пора заговорить:

– Сём, ты ж вроде хотел у нас во дворе посидеть?

– Да я подумал, что в парке получше будет. Там, может, ещё ребята подсосутся, – Сёма, как всегда, заранее всё распланировал.

– А ты им звонил?

– Глеба не надо звать, он всегда готов. Егору звонил, тот пока занят, сказал, может, позже выйдет. Леонид сказал, что будет через час.

Я ничего не ответил. Действительно, Сёма опять заранее обо всём позаботился с присущей ему активностью.

– Пошли энергосов возьмём и в парк? – Сёма резко остановился и указал большим пальцем на магазин позади себя, – хочешь?

– Да, пожалуй. Можно и Глебу будет прихватить.

Сёма поднял брови:

– Вот, – это слово он наигранно протянул, – а говорил, что ничего не хочешь! – Сёма произнёс это в откровенно шутливой манере.

На самом деле, даже без интонации, я бы понимал, что он меня просто подкалывает. Я не раз ему и остальным друзьям говорил, как язык, с его устоявшимися конструкциями, не подходит для передачи сложных ментальных состояний. Не говорить же каждый раз: «Мне насрать на этот энергетик и выпью я его или нет, но я не против, потому что почему бы и нет». Проще сказать: «да, хочу».

В словах Сёмы я видел не шутку или издёвку, а факт того, что он знает о моём состоянии. Я это ценил по той причине, что с людьми, которые понимали мои особенности, я мог быть самим собой. Мне нравился этот комфорт непринуждённости.

– Иди нахуй, – с неумелой улыбкой на лице ответил я, зная, что Сёма подметит во всей фразе лишь факт моей улыбки.

Мы прошли через магазин, купив три энергетика, после чего быстро дошли до парка, заняв нашу любимую скамейку. В парке всё было залито грязным белым светом, который источался грязным белым небом. Само небо было однородным в своём оттенке и очень ярким, как и всегда в это время года. Позади нас высилось огромное бетонное здание, которое в народе прозвали: «Батрачник» – трое смежных бетонных гигантов, построенных задолго до нашего появления. Когда-то, в старую эпоху, тут был научный центр, но сейчас это лишь обычная офисная высотка.

Из ниоткуда показался Глеб. Наш друг довольно быстро приближался, пошмыгивая носом. Взяв энергетик, он тут же уселся рядом.

– Кому я должен? – открывая напиток, спросил Глеб.

– Забей, – не смотря в его сторону, ответил я, – Как там с твоим научным проектом?

Глеб что-то пробубнил себе под нос и сделал пару глотков. Мы с Сёмой не были особо сведущими людьми в физике, а потому переспрашивать не стали, потому что, итак, ничего бы не поняли.

– Так чё, Ира тебя отшила? – Сёма наконец задал тот самый вопрос, из-за которого мы негласно все и собрались.

Я перевёл взгляд в другую сторону. Глеб также смотрел на меня вопрошающе.

– Почему вы так решили? – безэмоционально спросил я.

– Чел, ты неделю назад заявил, что идёшь с ней гулять, а потом пропал. Явно не срослось, иначе, полагаю, ты бы чирканул, что всё заебись у вас там, – я не помню, кто из друзей это сказал.

– Разве уже неделя прошла?

– Прикинь, да, – Сёма быстро полез в карман за сигаретами, – будете?

Я взял одну. Глеб воздержался.

– Я думал, прошло дня три.

– Да мы поняли, ебанат, – ухмыльнувшись, сказал Глеб, – ты не томи, рассказывай уже, как всё прошло в тот день. Ты его хоть помнишь со своей деменцией?

– У меня деперсонализация, дебил, – спокойно, закуривая сигарету, сказал я, – конечно, помню.

Сделав пару тяг и отпив несколько глотков энергетика, я посмотрел пустым взглядом в сторону, готовый начать свой рассказ.

***

Шёл лёгкий снег. Смеркалось, но фонари ещё не зажглись. То было воскресение, а потому город не был шумным и тесным. Помню также, что была безветренная погода, которая сама предрасполагала к прогулке.

У меня не было никакого предвкушения или волнительного ожидания, но при этом я явно не был равнодушен к факту грядущей встречи. У Иры была приятная внешность, но меня цепляло другое. Она меня понимала и смотрела на мир похожим взглядом. Да, думаю, я именно что хотел с ней встретиться.

Я увидел её ещё издалека, как она быстрой походкой приближалась к месту встречи на перекрёстке. У неё была узнаваемая, тёмная, пушистая куртка, которая резко контрастировала с русо-серо-бело-крашенными волосами. Ира меня тоже заметила. Когда она подошла, я увидел, как на её лице появилась уставшая, но очень ласковая улыбка:

– Привет. Ты опять в своей дебильной ушанке? – пролепетала она, – на улице же не так холодно.

– Привет. Ну, во-первых, я подумал, что, когда буду домой возвращаться, станет попрохладнее, а, во-вторых, – я снял шапку и накинул её на голову Ире, – во-вторых, я знаю, что ты любишь её у меня брать.

Мы шли по бульвару. Здорово гулять в выходные, когда нет суматохи. Было очень спокойно. То был нетипичный зимний день для Невишка. В одном месте солнце прорвало однотонный белый заслон неба, залив изнутри всю эту гнетущую, сводящую с ума, штукатурку ярким, жёлтым, живым светом. И даже сейчас, на излёте дня, было очень приятно видеть выгоревшее жёлтое небо, которое понемногу пропитывалось розовым и оранжевым сиянием.

Я посмотрел на Иру. Помню, я ощутил некий трепет, обнаружив, что она любовалась небом вместе со мной. Мне почему-то очень понравился её вид в моей ушанке на фоне залитых светом витрин магазинов:

– Ты ведь сама говорила, что не так уж и холодно.

Ира посмотрела на меня с недоумением.

– Можешь снять ушанку, – продолжил я.

Ира поправила шапку, улыбнулась и резко, а оттого мило, ответила:

– Нет уж.

Я, ничего не спрашивая, взял её за руку. Я почувствовал, как она, в одно мгновение, отпустила мою руку, чтобы уже в следующее взяться за неё поудобнее. Это дало мне понять, что Ира не против.

Бульвар был длинный, а потому мы долго шли, держась за руки. Я помню её руку. Худая и тонкая, изящная. У неё были довольно вытянутые пальцы. Её рука всегда была очень холодной. Внезапно я почувствовал, как эта самая рука потянула меня к себе.

– Тебе нравится это место? – спросила Ира.

Я поднял голову. Мы были рядом со старой художественной галереей. Красивое одноэтажное здание в стиле брутализма, по периметру которого, на пьедесталах, стояли латунные статуи древнегреческих муз.