– Не-е-е-ет! – захрипела Лира и бросилась к нему.
Вцепившись в плечо, она принялась бить его в грудь кулачками.
– Прости Лира, ему уже не помочь, – молвил тихо высокий мышь, чем повторно вынес приговор Марку.
– Нет! – воскликнул вдруг Арк. – Его еще можно спасти! – схватился за рукоять клинка мышь и быстрым движением вынул его, и приложил к своей ладони.
– Аркаим… – хотел остановить его высокий мышь, схватив в последние мгновения его руку с клинком. – Ты прекрасно знаешь, что сделав это, ты обречешь его…
– Я знаю! Но он будет жить! – поднял на него глаза Арк, в которых мышь прочитал все, что было у того на сердце.
– Хорошо! – кивнул ему высокий мышь.
Арк, недолго думая, полоснул свою ладонь клинком, даже не задумываясь, что он может быть отравлен.
Затем, прислонив ладонь, с которой закапала кровь, к груди Марка, из которой рекой сочилась кровь, и который почти не дышал.
Порезав и свою ладонь, тоже самое сделал и высокий мышь. Оба мыша, схватившись вторыми руками, крепко сжав рукопожатие начали бубнить что-то невнятное и еле слышное…
Глава 4
«Легенда о Изгнаннике»
Нестерпимая жгучая боль в груди за считанные мгновения сменилась непроглядным мраком и тьмой. Казалось, весь мир канул в лету, и ни что более не способно вернуть его. Но как же внезапно, как опустилась ночь, вспыхнули яркие вспышки, озарив своим слепящим светом все и вся.
Не успел Марк понять, что мир для него потерян, как он вдруг стал ощущать покалывание во всем теле и морозящий сердце и душу ветер. Он был настолько холодным и сильным, что вмиг заставил его открыть глаза. И то, что он увидел, никак не укладывалось у него в голове.
Его взору предстал холодный и мрачный пейзаж. Всюду были лишь одни голые скалы, цвета свинцовых туч, до такой степени безжизненные, что на фоне серого как ночь неба, казались крайне угнетающими и наводили нестерпимую тоску по родным местам, где всюду росли деревья и зелень. А здесь – одно сплошное Ничего, сковывающее разум и разрушающее остатки надежд.
Это показалось Марку крайне странным. Он все видел, и даже осязал, чувствовал внутренне смятение, но все это ему не принадлежало. Казалось, он все это видит чужими глазами. Эта мысль ужаснула его, и он захотел закричать, но и это ему не удалось. Захотел сделать движение рукой, но и это ему не удалось. Все, что ему оставалось, это безмолвно за всем наблюдать.
– Твое имя? – раздался позади голос, на что Марк хотел произнести свое, но из уст донесся крайне изможденно и тихо:
– Алия…
– Неверно! – сказал, как отрезал все тот же голос.
– Отныне ты 20—18, заруби себе это на носу, – произнес голос, и чтобы тот к которому он обращался, запомнил, развернул его к себе лицом, вонзив свои когти ей в подбородок.
– Ты совсем не дурна собой. Может еще мала, но пройдет время и может… – оборвался голос крысеныша, совсем еще молодого подростка, ровно коричнево-серого окраса с голубоватым отливом, чьи темно-рубиновые глаза светились недобрым огоньком, когда к нему подошел здоровяк в маске.
– Не слишком ли ты много на себя берешь, Ксеон?
– А-а-а, это ты, Сур. Отличная работа – это последняя. Двадцать пять детей, неплохое пополнение, молодец, – решил сменить тему разговора крыс.
– Было больше, но часть не выдержала перехода через горы.
– Что?! Зачем было так гнать?!
– Были некоторые осложнения, пришлось уходить в спешке.
– Оправдываться будешь перед Госпожой! Она, итак, не в своей тарелке. Толи еще будет, когда прознает… – не договорил крысеныш, который и до пояса здоровяку не доходил, как был схвачен тяжелой рукой Сура, и поднят за шкирятник повыше к лицу.
