Вихорево гнездо - страница 44
– Мне-то?! – коротко и обидно хохотнул Юшка. – Не-а. Впредь будет ему наука.
– Какая?
– Не все то правда, что фейри мелят.
– Справедливо, – сипло выдавил Людвиг.
– Ничего подобного! – От возмущения Пыля сгоряча хлопнула МакНулли по плечу, и тот зашипел от боли. – Ой, прости, пожалуйста! Я нечаянно. Просто вы мне сегодня оба целые нужны, а вы, вона, чаво творите!
– Значит, в остальные дни можно калечиться сколько угодно?
– Нет! Юшка, не путай меня! Нам срочно надо в деревню.
– Говоришь «надо», будто нам оно надо. С какой радости? – насторожилась фейри. – Чаво ты, блаженная, удумала?
Травница с такой непоколебимой решимостью посмотрела прямо Юшке в глаза, что у той екнуло в животе от догадки жуткой.
– Погодь. Какой нынче идет месяц?
– Тот самый. Тот самый.
– Ядрен батон!
– И мне нужна ваша помощь! И нет, ты не отвертишься! Раньше нужно было в лес тикать.
– Да твою ж…
– Простите, что вмешиваюсь, – подал голос, позабытый Людвиг, – Я с вами за любой кипиш, но что, собственно, происходит?
Вид и тон у Пыли был такой, будто она, без малого, собралась вести друзей на бой правый и непременно смертный:
– Марта разродилась!
Укрылось солнце за облаками. Мир вновь сделался серым и мрачным. Порыв ветра согнул еловые макушки, затрещали перезрелыми плодами их стволы. Жабий Хвост медленно тек меж берегов, поросших водяной зеленью. Прочистив глотку, пронзительно заквакали лягушки. Юшка кидала тоскливые взгляды на темную лесную гряду. А может, того, бежать и не оглядываться?
МакНулли робко поднял руку, осмелев задать вопрос животрепещущий:
– Кто такая Марта?
Глава 10. Страшные вещи
Знаешь, в чем соль? Вы, грешные, в поисках искупления приносите проку, куда больше праведно живущих.
Поговаривают, бабки лютые коромыслом от злости гнуты, ежели кто дурен и намеревается оборотнем заделаться, то должён уйти в чащу лесную глухую, подальше от человеческих сел и духа. Найти там пень вековой, воткнуть в него нож медный, хранимый за пазухой к сердцу поближе. А следом обойти вокруг пня, вторя заговору:
На море, на океане, на острове Буяне,
На полой поляне светит месяц на осинов пень,
В зелен лес, в широкий дол.
Около пня ходит волк мохнатый,
На зубах у него весь скот рогатый
А в лес волк не заходит,
А в дол волк не забродит
Месяц, месяц, – золотые рожки!
Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины,
Напусти страх на зверя, человека и гада
Чтобы они серого волка не брали,
Теплой шкуры с него не драли.
Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской84.
Ежели опосля трижды перепрыгнуть через пень – волком серым вовек тебе на луну выть.
В чащу вошла девка горемычная, шкуру козью носить не сносить, проклятая. А вышел зверь неслыханный тому, у Кого Нет Имени служить повязанный.
↟ ↟ ↟
Сидело солнце, почто сыч в дупле. Моросило уж какой день к ряду. С экой погодкой никакое белье не просохнет, хоть ты лопни! Но то отговорки для нерадивых хозяек. У миссис Гурни белье сохнет при любой погоде! Оно высохнет, даже ежели весь Схен сгинет в пучине морской, ибо у миссис Гурни все всегда в порядке. И это закон.
Самое главное правило жизни миссис Гурни гласило: всё должно быть, как у людей. А самый главный страх звучал: что подумают люди? И миссис Гурни не важно, хорошо иль худо это заветное «все, как у людей». Да пусть хоть муж распоследний забулдыга и пьяница, коему охота жену с детьми поколачивать. Пущай! Коль у всех оно так. Осудили без суда и следствия бедолагу какого несчастного? Добро! Чай народу виднее! Надобно тоже камень бросить, покуда не бросили его в тебя. Ишь, чаво удумали, отбиваться от толпы! Назавтра повелит король оставить дома свои да кинуться со скалы высокой прямиком в море – раз надо, так надо. Все, глядишь, пошли, как миленькие! Стыдно вороной белой быть, стыдно. И пусто, что едино живой и со своей головой на плечах. Жить и помирать положено порядочным людом. А порядочный люд делает, что велено. Порядочному люду не пристало думать своей головой. Это, вон, непорядочный люд вечно надумывает себе не весть чего, а после вытворяет беспредел! Не живется им, дуракам, как положено. А кем положено? Да, фейри его знает! Фейри, к слову, не знают. У них почивай свои порядки. И над людскими они потешаются в голосину.