Вихорево гнездо - страница 46

Баггейн стояла на мосту, смотря женщине вслед. Ишь, как драпанула! Да на таких-то коротких культяпках! Любо-дорого глядеть! Покончив с любованием, оборотень свесила морду с мостка. Внизу воровато замаячило морковное темечко, повернулось – конопатое лицо Людвига озарилось лучезарной улыбкой. Молодец показательно поднял большой палец вверх – успех. Юшка оскалилась и смачно плюнула. Увернулся. Жаль.

Фейри спустилась к реке. Из камышей ей на встречу выползли – гордые до нельзя – причины мнимой седины. Пыля любовно прижимала холщовый мешок к груди. МакНулли проворно сматывал простыню, насвистывая незатейливый мотивчик. Вид сей полоумной парочки вызывал у Юшки диковинную смесь раздражения, усталости, глухой злости, жалости, отголосков давно утраченной нежности и отчаянного желания разорвать обоих на мелкие кусочки. Присела травница на корточки и развязала горловину мешка. Баггейн деловито сунула внутрь морду. Попискивая, оборотня тотчас лизнули в нос. Юшка дернула ушами. Фейри, хрен знает, сколько минуло, и вот, чем спрашивается, она занимается? Прознает кто – подымет на смех!

↟ ↟ ↟

По-настоящему страшные вещи случаются не в темных чащах с голодными зверьми, а в маленьких домиках с тюлевыми занавесками. По-настоящему страшные вещи порой делают по-настоящему нестрашные люди. И самое страшное, что эти нестрашные люди отнюдь не считают, будто они творят страшные вещи. Для некоторых ужасы так же привычны, что солнце, которое встает по утрам. И как с такими быть?

В закоулках Сент-Кони каждая собака и кошка знавала Пылину пружинистую походку. От девушки, что завсегда пахла хлебом свежим и водой лавандовой, не укроешься ни в подвальных щелях, ни в чердачных оконцах. Не спасали ни лай грозный, ни когти острые. Не ведала доброта травницы пощады. Оставалось смириться и принять.

Сент-Кони населяли самые сытые и лощеные дворняжки во всем Схене. Всех беспризорных тварей Пыля подкармливала, расчесывала, вытаскивала из ушей репей и посыпала порошком от блох. Как-то пару лет назад, особо лютой и голодной зимой, одного мальчонку задрала свора бродячих собак. Их потом неделю ходили, отстреливали по всем хуторам, а щенков и у домашних сук топили не глядя. Струхнули, что сказать. Бестолку Пыля тогда обливалась горючими слезами да горестно руки заламывала. Поровну жалость ее съедала и за тех, и за этих. Середину чаяла сыскать, ту золотую, где не пришлось бы человеку познать смерть жуткую от клыков терзающих. А зверю – от пули в черепе иль воды колодезной. Покуда голову ломала, пришла весна на редкость дружная, теплая, а с нею и ответ спасительный.

Из соседнего села коновал пожаловал. До начала летнего выгула скота на пастбище холощение86 бычков откормочных провести созвали. Ох, и чудной тот выискался! Шевелился, яко сонная муха, потирая свою козлиную бородку. А уж тоненький-претоненький какой был, ух! Похожий на иголку с ниткой. Куда там коня, ему бы ягненка завалить! И то силенок навряд ли хватит. Да выбирать не приходилось. Травница тоже подсуетилась. Сивуня креп ни по дням, а по часам. Так-то он смирной, но как вожжа под хвост ударит иль кровь кой-куда прильет, по каким кустам, потом прятаться, а? То-то. Пыли такие радости ни к чему. Покуда быка лишали «ненужного», чуть коновала не лишили жизни. Едва Сивуня не прибил. Случайно. Хвостом. Как махнул! Мужик в полет и в отключке. Покамест девушка лекаря скотского в чувства приводила, вопрос в ней животрепещущий зародился. А можно ли того и этого с тварью поменьше сотворить? Ну, скажем, собакой аль кошкой? Недобитый коновал пожал плечами, мол, промахнуться чай проще, чем у рогатой скотины, но чтоб нет? Вот тут-то и началась потеха на радость всей деревне! То Пыля носилась за животиной, то животина, праведно мстя, гоняла Пылю. Переловили, почитай, всех окрестных кобелей. С котами похуже было. Те на дерево, на крышу, но травница и туда добралась. Кого смогла из деревенских и хуторских уговорила на холощения цепных кобелей. Не все, знамо дело, добро дали. Считали, дескать, жестоко это. У твари ведь потребность есть. Ну и как она без, а? Мужики, при этом оправдываясь, неловко поправляли килты. Ни дать, ни взять, воспринимали сие предложение как покушение на хозяйство собственное! Девушка никогда не настаивала. Родно улыбалась, но хмурила брови. Жестоко? А расплодившаяся по недосмотру голодная собачья свора, разносящаяся хвори и кидающаяся на одиноких прохожих – не жестоко? А топить год за годом слепых кутят? Это ли милосердие? Не было ей ответа.