– … ночью. Тихо, лесными дорогами. Русский лагерь пуст, – в голосе Мюрата слышалось потрясение и ожидание бури разгневанного Наполеона.
– Вам было поручено перейти с кавалерией Двину в тыл русским. Не допустить уйти. Почему вы здесь?
– Перейти Двину не представляется возможным, ваше величество. После прошедших ливней вода сильно поднялась. А кроме того, мне нечем накормить лошадей, фуража раздобыть не удалось.
«Генерал Понятовский», – догадались гренадёры.
– По вашей милости исчезла русская армия! – грохотал взбешённый император. – Фуража не раздобыли! В Египте мне случалось делать походы без фуража!
Ярость Наполеона при известии об отступлении 1-ой армии Барклая де Толли была подобна обрушившемуся урагану. Площадные ругательства из лексикона пьяных солдат взрывали воздух, как боевые снаряды при артобстреле. Однако Понятовский не оробел и отвечал смело, хоть и не так громко, как кричал Наполеон:
– Чем вы, ваше величество, кормили там своих лошадей, я не знаю. Только мои лошади не могут обойтись без сена, особенно когда совсем нет подножного корма, который иногда спасает кавалерию. Без фуража я рисковал очутиться в том же положении, в каком очутились вы под Сен-жен-Дакром, где за недостатком лошадей не могли подвезти артиллерию и вы принуждены были снять осаду крепости.
Дерзость Понятовского встретила отпор других генералов, находящихся в палатке, поднялся такой шум, что ничего понять стало невозможно. Лишь один раз прорезался сквозь разноголосый гвалт выкрик проштрафившегося генерала:
– Нет, ваше величество, в этом крае, который мне известен лучше, чем вам, это невозможно, решительно невозможно…
Часовые стали под ружьё – сейчас император выйдет из палатки, больше здесь задерживаться гренадёрам нельзя.
Нагнув голову под низкой притолокой, в горницу вошёл, откинув на плечи светлые волосы и весело сверкнув синими глазами, высокий парень в стёганом полосатом халате с колчаном за спиной.
– А-а! Старый знакомый! – обрадовался Матвей Иванович. – Что ж пропал тогда? Я искал тебя под Миром. Даже имени не успел спросить.
Он узнал его сразу, хотя короткое знакомство состоялось в толчее и суматохе. К тому же теперь и лицо его утратило жёсткость и сосредоточенную решимость, свойственную людям волевым, не раскисающим в моменты внезапной опасности. Не всякий угадал бы в этом тихом, улыбчивом хлопце того стремительного и рискованного рубаку, который поразил даже атамана, видавшего виды. Может, именно потому и запомнил. А ведь, пожалуй, тогда, не подоспей он вовремя, всё могло повернуться иначе…
– Баюр. Вольный воин, – представился он, почувствовав неловкость от горячего радушия генерала.
– О как! С чем пожаловал на этот раз? – смотреть на хлопца, так неожиданно выручившего его под Миром, было приятно. Открытое обаятельное лицо, чуток смущения, но оно его даже красит.
– С башкирами.
Атаман Платов подошёл к окну. Казаки Всевеликого войска Донского обступили живописных степных воинов-кочевников в национальных халатах, войлочных шапках с загнутыми вверх краями, с пиками, луками, колчанами, которые с неменьшим любопытством посматривали на горделивых, видавших большие сражения военных, одетых в нарядные мундиры. Невысокие степные лошадки, выносливые и вёрткие, тянулись мордами к траве, и многие башкиры, соскочив на землю, пустили их к зеленеющей обочине.
– Откуда такие красавцы?
