– Под Могилевом встретил старого знакомца Сахиба. Вон, видишь, Матвей Иваныч, рядом с адъютантом твоим Жилиным стоит? – Баюр успел справиться с неловкостью и теперь, возвышаясь над плечом атамана, тоже смотрел в окно. – Поговорили. Он сказал: от Волги идёт отряд доброхотов, его единоверцев. Я объяснил короткий путь, обещал встретить.
– И много их? – Платов пощипывал ус, прикидывая, можно ли извлечь военную выгоду от подобного пополнения. И вообще… имеет ли это племя понятие об армейской дисциплине, приказе командира? Или они годны только для грабительских стихийных налётов? Экие живописные бестии! Что делать-то с ними?
– Двести всадников.
– Ого! Орда!
– Эта орда уже приняла крещение от французов, – начал развеивать сомнения атамана Баюр, не иначе как догадавшись о них. Про себя он тоже их так называл. – Я рассчитывал вас встретить на Пореченской дороге, не знал, что вы в Зарубенке. Идём, значит, вдоль опушки. Смотрим: французы. Гусарский полк. Идут рысью. Вокруг ни души. Только шикнуть успел: «Прячьтесь!», башкиры мои вмиг растворились в лесу. Я глазом моргнуть не успел. А когда кавалеристы поравнялись с нами, вдруг ка-ак выскочат! Без строю, без порядку, с гиканьем, криками, свистом – и полетели тучи стрел. По правде сказать, бой затевать я не собирался, думал: силы неравны – куда им. И их налёта не ожидал. Гусары – тоже. Поначалу остолбенели, потом начали ржать: куда этим лешим пенькам до них, красивых! Но недолго. Башкиры с сорока шагов насмерть разят из лука, а с дюжины саженей – пронзают насквозь даже лошадь. Во время сражения они передвигают колчан со спины на грудь – вот так, – Баюр продемонстрировал приём степных кочевников, да так ловко, что заставил атамана азартно прищёлкнуть языком, – две стрелы держат в зубах, две кладут на лук, мгновенно выпускают их и, пригнувшись, летят на противника, разят пикою. Когда со всех сторон стали валиться гусары с лошадей, французы опомнились, схватились за ружья, да поздно: налётчики уже скрылись. Лошадки у башкир низкорослые, но быстрые и маневренные, для них преград не существует, а ко всему – стрелять по ним неудобно: линию прицела определить трудно. Ну, тут уж не до смеха. Завопили разом: «Скифы!», «Дикая, варварская страна!»…
Довольно расплывшееся лицо атамана вдруг вытянулось, и он недоверчиво спросил:
– По-русски?
– Да нет. На своём картавом.
– И ты понял?
– Ну, – смутился рассказчик. Увлёкся, что поделаешь. – Разумею маленько.
– Да ты, брат, самородок!
Баюр, не желая углубляться в щекотливую тему, поскорее продолжил:
– Гусары стали подбирать раненых, разглядывать стрелы. Нашлись и насмешники, обозвали наших степняков «северными амурами», а дальше – сплошная брань… ну… вроде русского мата, только не такого ядрёного.
– «Нежная» нация! – захохотал атаман и продемонстрировал ядрёный вариант.
– Однако башкиры выровнять колонну им не дали. Снова налетели тучей. Теперь французы уже палили во все стороны, но без большого успеха: такая сверхманёвренность им в диковинку – дикие всадники появляются мгновенно в самых неожиданных местах и так же мгновенно исчезают – поэтому стреляли больше наугад. Пятнадцать раз повторяли атаку и такое произвели расстройство в их рядах, что, развернувшись, они галопом пустились удирать, а башкиры, улюлюкая и осыпая их стрелами, преследовали восемь вёрст, пока я не велел им остановиться… Ну так что? Принимаешь пополнение, господин атаман?
