Любой мог бы посмотреть на фотографию и понять, что мы родственники. Темные волосы. Оливковый цвет кожи. Светло-карие глаза. Манерность.
Я горжусь тем, что являюсь частью этой семьи, этого наследия. И ненавижу себя за то, что колеблюсь сделать то, что должна.
– Кэм? – зовет он.
– Конкретных причин нет, – вру я. – Мое призвание – маркетинг, а не руководящие позиции. В рекламе я хороша, вот и все.
Отец ничего не отвечает, но когда я поворачиваюсь к нему лицом, то вижу его изучающий взгляд. Ох, ни к чему хорошему это не приведет. Этот мужчина читает меня, как открытую книгу.
Вот почему мне пришлось отдалиться от него – на расстояние целого океана – и держать эту дистанцию до тех пор, пока я не смогу примириться с новой реальностью, которую создала определенная цепь событий.
– Ты хороша во всем. Вот к чему я клоню. Ты нужна команде. Нужна компании. И очень нужна мне.
И на последних словах клешни вырывают мое сердце с корнем.
Я сжимаю пальцами переносицу, внутри меня идет война, о которой отец ничего не знает.
– Вот что я тебе скажу, малышка. Дай мне год. До конца этого сезона. Начни работать со мной, и если по прошествии этого времени ты не будешь покорена окончательно и все еще будешь сопротивляться, то я оставлю эту идею навсегда. Сможешь вернуться в «МОО» и завязать с гонками, – говорит он, используя аббревиатуру нашего оливкового бизнеса.
– Ты пытаешься заманить меня в ловушку, поскольку знаешь, что я не захочу оставлять тебя, не так ли? – поддразниваю я.
– Можно ли винить в этом любящего отца? – Он смеется, и улыбка озаряет его глаза.
– Дай мне немного времени подумать, хорошо?
– Конечно. Но, Кэм, ты нужна мне в этом деле. Правда, нужна.
– Я знаю. Дай мне возможность все хорошенько обдумать.
Он вновь поворачивается лицом к стеклянной стене, за которой простирается огромная компания.
– Я буду здесь, если захочешь что-то обсудить. Как и всегда.
– Спасибо, пап.
Но это неправда. Он болен, и однажды, раньше, чем все мы ожидаем, его здесь не будет.
А этого дня я боюсь больше всего на свете.
Боковым зрением улавливаю бесконечную череду пестрых пятен.
Лица болельщиков. Спонсорские рекламные баннеры. Бетонные ограждения.
Когда я пролетаю по стартовой решетке и выхожу на первый поворот, все, кроме трассы, напоминает движущуюся разноцветную стену.
– Гарсия отстает на две целых одну десятую, – слышу я голос Пьера у себя в ухе, когда машина достигает предельной скорости. Я жду, что он отчитает меня за это.
Но он молчит.
По радио ни слова.
Все знают, что нам нужна победа.
Жизненно необходима.
Я немного сбавляю скорость, когда вхожу в поворот – практически чувствую, как Гарсия дышит мне в спину. Прежде чем снова нажать на педаль тормоза, я прохожусь большими пальцами по кнопкам на руле.
Осталось четыре круга.
Целых четыре круга мне предстоит удерживать этого ублюдка позади.
– Шины, – говорю я, выводя машину из поворота. Я весь гребаный день боролся за то, чтобы оставаться впереди него. – Думаю, нам следует…
– Ничего уже не исправить.
Я хмурюсь, когда выезжаю на прямую часть трассы, стараясь держаться как можно дальше от Гарсии. Мои руки устали, а шея болит.
Нам следовало сменить шины.
Я предупреждал Пьера. А он не счел это необходимым. Он все пялится на свои гребаные метрики – у него целая команда консультантов и помощников – однако в машине сижу только я. И чувствую, как шины вибрируют. Скользят. Ими невозможно управлять так, как я хотел бы.
