Однако этой характеристики момента внимания в научном наблюдении недостаточно. Напротив, наблюдение только тогда пронизано духом подлинной научности, когда внимание, которое становится в нем действенным, проявляется как интерес.
Не всякое внимание является интересом, если мы вправе говорить об интересе в смысле лингвистического словоупотребления, в отличие от версии Штумпфа, только там, где внимание сопровождается чувством удовольствия, вызываемым происходящими в нем воспроизведениями. Ибо не может быть сомнений в том, что перцептивное внимание, в частности, может быть наполнено чувством неудовольствия, особенно когда оно прерывает процесс воображения, в котором мы поглощены апперцептивным вниманием. Также нет сомнений в том, что принудительное апперцептивное внимание, которое мы должны преодолеть в состоянии сильной усталости, способно вызвать чувство неудовольствия в той мере, в какой это удается, если только мы не адаптировали себя к имеющимся стимулам путем временного перевозбуждения. Напряжение внимания даже сохраняет своеобразный эмоциональный характер, подобный содержанию сознания, через которое мы регистрируем движения в процессе работы, даже когда, как в случаях привычного внимания к знакомым вещам, оно не проявляется ни как удовольствие, ни как неудовольствие. Что он вообще состоит из таких чувств движения и связанных с ними ощущений – это мнение, которое мы не должны здесь специально признавать неадекватным. Полноценный интерес присутствует в нашем внимании только тогда, когда эти ощущения удовольствия не только обусловлены содержанием слитых или независимо воспроизводимых объектов, но и вызваны к жизни самим ходом воспроизведения. В конце концов, не всякий интерес, как это не требует дальнейшего изложения, является научным. Скорее, он становится таковым только потому, что свободен от всех практических вторичных соображений, это бескорыстный интерес, посвященный исключительно контексту дела.
Нет необходимости, чтобы внимание, присущее научному наблюдению, стало актом в актуальном смысле, т.е. чтобы его апперцептивная установка произошла произвольно. Именно тогда, когда мы апперцептивно настроены, мы «направляем» наше внимание, чтобы оно оставалось в образе, который стал фатальным для теории внимания, без какого-либо фактического акта воли, т.е. непроизвольно, на вход предмета. Это кажется просто метафизическим предрассудком, вызванным психологически бессознательным расширением воли у Шопенгауэра, если определение природы внимания ищется в воле. Так же непроизвольно, как апперцептивное внимание может пройти через все стадии ожидания в широком смысле, оно продолжает концентрировать наше состояние воспроизведения вокруг предмета, воспринимаемого в наблюдении с его участием. Таким образом, без всякого вмешательства со стороны сложных процессов нашего сознания, которые мы обобщаем под именем воли как кажущуюся простоту, апперцептивный предмет становится центром сиюминутного репродуктивного состояния.
Рассмотренные до сих пор апперцептивные особенности научного наблюдения остаются в рамках, которые мы очертили выше вокруг внимательного восприятия в целом, включая, таким образом, восприятие животных. С другой стороны, то, о чем сейчас пойдет речь, относится к области внимательного восприятия у людей. То, что она также рассматривает это только через жидкие различия, можно ожидать из того, что уже было сказано.
