Наконец проводница не выдержала долгого неучастия в разговоре, который ей, как выяснилось, был «близок и понятен», и примкнула к антивоенной коалиции.
Она решительно уселась рядом со мной и поведала миру, что у ее двоюродной сестры есть знакомая, троюродный брат которой знает одного мужика, который «отпустил» сына в армию, а там его почти до смерти убили.
– Лежит в госпитале, – зловеще сказала она, – год уже…
Когда поезд приковылял к областному вокзалу, мой статус был между Чикатило и Дракулой. Еще немного, и вагон бы отправил меня в Гаагский трибунал для военных преступников…
Вышли из вагона.
– Иди за мной, – сказал я Михалеву-младшему. Старшие Михалевы угрюмо молчали. Я не обратил на это внимание, а зря.
Михалев, закинув рюкзачок на плечо, пошел за мной. Пару раз я обернулся и в потоке людей видел своего призывника. Потом, уже в здании вокзала обернулся и его не увидел…
Остановился. Покрутился на месте. Нет призывника.
Мимо прошел прапорщик одного из районных военкоматов с тремя призывниками. Узнал меня, подошел, поздоровался, ушел. Я, как истукан, стоял на месте, недалеко от входа с перрона в здание вокзала, ну или на выходе из вокзала на перрон – кому как нравится. Потоки людей огибали меня, как скалу. Люди смотрели по-разному. Кто по привычке с уважением к военной форме, кто с неприязнью. В основном безразлично.
Я же смотрел на людей с бешенством. Это не давало мне сосредоточиться. Я впервые оказался в такой ситуации и не знал, что делать. Представить не мог, что это возможно, чтобы призывник взял и удрал. Тут бы успокоиться и подумать. Жгучая ненависть к зловредному семейству мешала.
Вдруг метрах в двадцати, у киоска «Союзпечать» («Роспечать» появится только через год) мне показалось, что я вижу Михалева-старшего. Не сводя с него глаз, боясь, что, если моргну, он растает, как привидение, я двинулся к нему. Отец призывника делал вид, что рассматривает сувениры в киоске, сам же поглядывал в мою сторону.
Разведчик, ссскотина!!!
Когда он в очередной раз глянул на меня, я стоял рядом, с трудом подавив в себе жгучее желание отреставрировать его ухмыляющуюся рожу.
– Где призывник? – хриплым от злости голосом спросил я.
Оказывается, на семейном военном совете, оперативно проведенном по пути из вагона в вокзал, было решено Михалеву-младшему воздержаться от прохождения военной службы до лучших времен. Вот наведете порядок в армии, тогда, мол, обращайтесь…
– Так что сын уже едет домой, – подвел черту Михалев-старший.
– А тебя что ж домой не взяли? – процедил я сквозь зубы, подойдя ближе. Михалев-старший на такое же расстояние отступил.
Ровным голосом, стараясь не показывать клокотавшую во мне ярость, я предупредил о правовых последствиях поступка его сына и их с женой самих как подстрекателей. Про подстрекателей Конев, правда, ничего не говорил, это я уже от себя прибавил.
Закончив с официальной частью, я перешел к неформальной. Прихватив его локоть, я прошипел:
– Слушай, мужик, ты меня достал…
Остальные выражения были не вполне парламентского содержания, поэтому я их опущу. А то вдруг внуки читают…
Мужик подергал руку из моего захвата, но я держал крепко.
– Сам-то в армии служил? – спросил я его. – Или родители не пустили?
Тут он выгнул колесом свою чахлую грудь.
– Служил… Отпусти руку! – крикнул он. – У нас порядок был!
Так мы беседовали минут десять. Я немного успокоился. Михалев-старший тоже слегка обмяк. Появилась надежда на мирное урегулирование конфликта. Но не дремала мать семейства. К месту нашей с Михалевым-старшим беседы она привела двух милиционеров. Видимо, наблюдала со стороны за развитием сюжета и, когда я дружески прижал к себе главу семьи, решила, что пора действовать. Менты были сержантами, один моего возраста, другой постарше.
