В среду 5 июня с утра военный комиссар вдруг решил собрать военнослужащих военкомата на совещание. Он вообще-то не особенно любил совещания и всякого рода собрания, предпочитая вызывать нас поодиночке. Но конечно, если нужно было сообщить нечто такое, что надо знать всем, поодиночке вызывать людей довольно утомительно. Видно, на этот раз что-то в этом роде, массовое. Так оно и было.
Для начала полковник Марчак минут 20 грузил нас обычным балластом, вроде того, что мы не следим за внешним видом подчиненных, которые ходят на работу в одежде, больше подходящей для сбора подаяния у церкви. А мы есть военкомат, государственное учреждение, и должны являть собой…
Все молчали. Потом Анатолий Петрович переключился на качество переписки с военным комиссариатом области.
– Что вы пишите! – горько сказал он, – это же вид наказания – читать ваши письма. Мало того, что вы, офицеры, пишите с ошибками, так и предложения строите, как будто ваше образование ограничилось 3-мя классами церковно-приходской школы…
Он на некоторое время замолчал, потом немного понизив тембр голоса, спросил:
– Как вы полагаете, товарищи офицеры, я не слишком громко говорю? Не хотелось бы будить капитана Панина.
Товарищи офицеры посмотрели на капитана Панина, который безмятежно спал, откинувшись на спинку стула. Подполковник Конев стукнул его локтем в бок и Панин, всхрапнув, проснулся.
– Я не спал, – тут же сказал он, – просто задумался.
– Если Панин начал думать, это обнадеживает, – сказал военком, – потому что, когда он пишет донесения в облвоенкомат, он обычно не думает.
– Думаю, – не согласился Панин.
– Вот образчик его дум, – продолжил военком, надев очки и взяв со стола лист бумаги.
– Военному комиссару Ивановской области полковнику Коноплеву, – прочитал он.
Потом Анатолий Петрович снял очки и посмотрел на нас.
– Нормально? – спросил он, – машинистка добросовестно напечатала это донесение, подполковник Конев принес мне бумагу на подпись и, если бы я подписал не глядя, что бы было? Военный комиссар области сравнительно недавно стал генерал-майором, еще с тихой радостью частенько косит глазом на свой генеральский погон, и вдруг узнает, что Тейково разжаловало его обратно в полковники. Что бы с ним стало? И даже не с ним, а со мной, потому, что эта хрень подписана была бы мной.
Все, кроме Панина засмеялись.
– Теперь, главное, – объявил военком, – сейчас получить у подполковника Тимофеева личное оружие и в 11.00 выезжаем на дивизионное стрельбище на стрельбы. Свободны, товарищи офицеры. Капитан Панин, задержитесь…
Стрельбы для офицеров военкомата были, наверное, одним из самых лакомых развлечений. В полку, помню, офицеры всегда норовили как-нибудь отлынить от них, особенно если с личным составом, я за пять полковых лет стрелял кажется не более 3—4 раз, а вот в военкомате ездили на стрельбы с удовольствием. Стреляли мы на стрельбище дивизии, дислоцированной в нашем районе. Пистолеты привозили свои, а боеприпас нам выдавала дивизионная служба вооружения. Потом, после стрельбы из пистолета Макарова, в качестве бонуса, еще давали пострелять из автомата АК-74.
На стрельбище поехали на нашем уазике и жигулях Конева. Я ехал с военкомом в уазике и, все 20 минут пока ехали, клянчил у него этот самый уазик на вечер для розыска 2-й Пролетарской улицы, а в ней 17 дома. Бесполезно. По его твердому убеждению, для турне по городу личному составу (кроме него) вполне достаточно собственных ног.
