– Жили они здесь до войны, – рассказывал он, – ихняя мамаша, как же ее звали… Фая, что-ли. Нет, не Фая, Галя, кажется, сын ее и дочь, как их звали уже не помню.
– Дочь, не Полиной звали? – спросил я.
– Не помню. Может и Полина. Они с братом вроде погодки были. А, вспомнил, брата Серегой звали, тезка он мне был. Потом Серегу в войну забрали на фронт, и он погиб. В 41-м или 42-м она получила на него похоронку и тогда же, или через год, они с дочкой уехали. То ли в Ташкент, то ли в Челябинск. Моя мать с ней переписывалась, Фая… нет, не Фая, Галя, вроде даже фотокарточку присылала.
– Сохранилась карточка? – спросила Ирина Дмитриевна.
– Конечно, – закивал головой дедушка. – Где-нибудь в альбоме лежит.
– Ну что ты говоришь, папа, – вмешалась его дочь. – Какая карточка… Этих альбомов давно нет.
– Как нет! – заволновался дедушка. – Я недавно смотрел материн альбом!
– Этому недавно лет тридцать, – вполголоса сказала нам Вера Сергеевна…
…В четверг, 6 июня я подошел к военкомату в 8 утра. У ворот стояла женщина и пристально смотрела на меня. Я узнал в ней Веру Сергеевну, дочь ветерана, у которого мы вчера с Гавриловой искали Мальгина. Я подошел, поздоровался.
– Понимаете, – с волнением сказала Вера Сергеевна, – вчера, после вашего ухода отец стал перебирать старые альбомы и действительно нашел это письмо, а в нем фото. Вот, возьмите, может оно поможет, хотя столько лет прошло.
Она протянула мне старый конверт. Я взял его и пригласил Веру Сергеевну зайти в военкомат, но она отказалась, сказала, что опаздывает на работу.
– Вера Сергеевна, а ваш отец не воевал?
– В начале войны он на броне был, работал на ХБК, а в 43-м его призвали, но в этой, как у вас называют… сражающейся, что-ли, армии…
– Действующей…
– Да, в действующей армии не был. В 45-м вернулся, а в 46-м я родилась.
Она усмехнулась и пошла.
У дежурки стояли наши офицеры, майор Даниленков с нагрудным знаком «Дежурный» и майор Губницкий и рассуждали, кто будет следующим президентом России. На эту дискуссию их подвигла баба Поля, получасом ранее внезапно атаковавшая военкомат и пока дежурный Даниленков соображал, как и чем обороняться, она расклеила на стенах портреты Зюганова с призывом голосовать за него. Выборы должны были пройти через десять дней, 16 июня. Иван Иванович Губницкий считал, что президентом выберут Ельцина, невзирая на то, что за него никто не проголосует, а Евгений Алексеевич Даниленков придерживался мнения, что победить должен генерал Лебедь. Они прицепились с этим вопросом и ко мне. Я сказал, что сработаюсь с любым, лишь бы не баба Полина, и ушел.
Проходя мимо общей комнаты отделения, я сказал Ирине Дмитриевне, чтобы зашла ко мне, и влез в свою каморку, в которой два человека могли поместиться, только если не надували щеки. Когда-то для смеха ее назвали кабинетом. Ирина Дмитриевна через минуту сидела напротив меня, и мы вслух читали письмо ровно полувековой давности, спотыкаясь на нечитаемых словах и передавая письмо друг другу. Один (одна) читал письмо, другой (другая) разглядывал фото с резными краями, на котором женщина средних лет стояла рядом с фикусом и напряженно смотрела на нас. На фото поверх снимка было написано – Троицк. На обороте «Дорогой Надежде с надеждой на скорую встречу». Март 1946 г. В письме Галина Мальгина писала Надежде Марковой о своей жизни в городе Троицке Челябинской области, работе на электромеханическом заводе учетчицей, обещала, если не в это лето, то в следующее точно приехать в Тейково… к дочери.
