– Ну, даже если и найдем, что она там училась, что это нам даст?
– Не знаю, ищите…
В пятницу до 10 часов, до начала дежурства я готовил конспекты проведения занятий с отделением, которые были запланированы на понедельник. Никаких занятий мы, конечно, не проводили, поэтому я вдвойне аккуратней заполнял журналы учета проведенных занятий, ставил оценки личному составу и вкладывал в журнал конспекты. Вся эта мишура была, ясное дело, исключительно для проверяющих, как подтверждение того, что мы работаем над повышением своего профессионального уровня, растем над собой. Впрочем, когда приходили действительно серьезные документы, регламентирующие нашу работу, или выходил новый закон по нашу душу, мы собирались и разбирали документы до винтика.
Ирина Дмитриевна, получив от меня задачу по учебным заведениям города, пожала плечами и сказала, что не понимает, как нам поможет информация, что Мальгина училась в 40-х годах в ремесленном училище №3.
– Скорей всего никак, – согласился я, – а может, и найдем что-нибудь. Кроме возможной учебы, да Троицка, зацепок больше нет.
– Хорошо, – без энтузиазма сказала Гаврилова, – кстати, Евгений Алексеевич как раз сегодня проверяет профлицей №24, пусть покопает там про Мальгину.
Я просветил Филимонова насчет наших идей касательно поиска Мальгиной и пошел принимать дежурство. Подполковник Конев уже ждал меня в дежурке…
После выполнения всех процедур, связанных с приемо – сдачей дежурства по военкомату, я пришпилил к нагрудному карману металлический знак «дежурный», который с недавних пор заменил традиционную красную повязку и уселся в крутящееся кресло у пульта дежурного. Оснащение пульта было как в кабине космического корабля «Союз»: множество кнопок, бирок под ними, лампочек и экранов, половина из которых, правда, не работала. Под оргстеклом инструкции, схемы оповещения, телефоны всего на свете, картинки с алгоритмами действий дежурного в различных ситуациях. На столе три телефона, городской, внутренний и связи с дежурным по дивизии. Пока я оглядывал все это имущество и проверял телефоны (телефон связи с дивизией как обычно не откликался) хлопнула входная дверь военкомата. Ну, хлопнула и хлопнула, все равно вошедший, кроме как к окошечку дежурного, никуда не придет, поэтому я даже не поднял головы, расписывая ручку, лежавшую рядом с рабочим журналом дежурного. Беда с этими ручками в дежурке. Ни разу так не было, чтобы я пришел туда, взял в руки ручку, и она сразу стала писать. Лучше было бы сразу взять на дежурство свою, но вот не взял и теперь черкал ручкой по журналу, оставляя в нем вдавленные полосы. Черкал, пока знакомый голос не заструился из прямоугольного проема в окне с надписью – Дежурный. Когда поднимал голову, уже знал, что голос принадлежит бабе Полине. Что-то сегодня она рано вышла на тропу войны.
Я посмотрел, как она пристраивает на подоконник, тот, что перед окном дежурного, какую-то коробку, похожую на обувную и ее действия мне не понравились. Надежно закрепив коробку, она пробормотала что-то, вроде заклинания и посмотрела на меня. Посмотрела и радостно воскликнула:
– Аа, тыы! Вот удача! Теперь слушай меня, вундеркинд. Военкомат заминирован. Бомба здесь.
Она погладила коробку и дополнительно сообщила, что бомба большой разрушительной силы, и что лучше бы мне оторвать задницу от кресла и что-то начать делать.
Я положил ручку, поднялся и, выйдя из дежурки, пошел к бабе Полине. Подошел, посмотрел на коробку. Ну да, точно из-под обуви, какие-то кроссовки нарисованы. Коробка была обмотана шнурком, а поверх красным карандашом было написано: БОМБА. Я приподнял ее – вес, пожалуй, потяжелей, чем у кроссовок.
