Заметил ее плоскость, видимо, и новый Клюхин знакомый, сказав:
– Во – Млечный Путь – ни кочки, ни задоринки. Как в пустыне.
Толстая баба хмыкнула непроизвольно, вздрожав грудями. А блондинка, недобро сверкнув стеклами своих очков, отвернулась.
– Ты не на балочку чалишь? – просил Клюху чернявец.
– На какую балочку? – поинтересовался он.
– Ну на барахолку, значит. На базар, понял?
– Да нет…
– А то поедем, пока я по пути.
Если честно, Клюхе не хотелось отставать от этого, такого смелого в общении парня. Потому он согласился:
– Ну давай посмотрим, что почем.
На трамвайном кольце, где пассажиры по-рачьи расползлись в разные стороны, Клюха с чернявцем перешли на другую сторону улицы и втиснулись в битковой автобус. И тут же кто-то окликнул Колькиного спутника:
– Копченый, ты на Вор-гору рулишь?
– А ты, небось, с горы? – поинтересовался в свою очередь тот.
– Нет.
– А то я, гляжу, нам как-то по пути сделалось.
Автобус – с кряком – несколько раз продемонстрировал вакость, еще плотнее упечатав Клюху среди таких страдальцев, как он.
– Кто это, чегой-то не угадаю, с тобой? – спросил тот, что назвал чернявца Копченым.
– Да ты его не знаешь. Леха Лещ.
– Откуда?
– С Трусовки.
– Ну как там у вас, в Астрахани? – говоривший явно обращался к Клюхе.
– Вобла на густеру в суд подала, – за Кольку ответил Копченый.
– За изнасилование? – на всхохоте поинтересовался незнакомец.
– Нет, чешую на соме не поделили.
В автобусе засмеялись.
– А Сашка там Черный живой? – опять допытывался невидимый Клюхой дотошник.
– Да куда ему деться, разве на что-то одеться, – неожиданно для самого себя ответил Клюха.
– Молодец, Лещ! – пожал половинку задницы ему Копченый, как раз то, что приходилось на притиснутую к тому месту руку.
– Ну а варят у вас? – спросил мужик, и поскольку Клюха не знал, о чем именно он ведет речь, брякнул наугад:
– Нет, сырьем едят, ворьем закусывают.
– Ай да Лещ! – вскричал Копченый. – Он тебе – тык, а ты ему – протык!
– Остряки, в задницу носом, – проворчал тот, что задавал вопросы. И до самой Дар-горы, куда они ехали на барахолку, не произнес ни слова, там же, вывинтившись из автобуса раньше его, спутники тут же растворились в толкучей толпе, и Клюха так и не увидел, с кем же они так мило побеседовали во время их душу выжимающего пути.
– Ты меня с кем-то спутал, – поспешил Клюха рассеять обозналость Копченого. – Я не Леха и тем более не Лещ.
– Знаю, – заиграл своими черными глазками тот и поинтересовался: – Чего же мне было говорить, что тебя первый раз вижу? Да и вообще, какого ему хрена нужно. Ну ты молодец, рубанул ему, как надо.
– А что я, собственно, такого сказал? – осторожно поинтересовался Клюха. – Ведь это так, ляпнул и все.
Копченый засмеялся. И пояснил:
– Он спросил тебя: варят ли в Астрахани? Короче, наркотиками балуются ли.
– В-он чего-о? – протянул Клюха. – А я-то уши развесил, хоть компостируй.
И чернявец вновь всхохотнул, не догадавшись, конечно, что эту фразу Колька умыкал у Перфишки.
– Ну тогда давай знакомиться, – Копченый протянул Клюхе руку. – Кличут ты меня слыхал как, а зовут Суреном. Если нужна фамилия – Бабаян.
Колька назвал себя. Только без клички.
Они брели вдоль рядов, на которых сплошным пестревом теснилась разная всячина. Чего тут только не было: и шубы с полушубкам, и платья разной расцветки и калибра, и костюмы на любой вкус; одной тетке, что – за необъятный пояс – носила широченные штаны, кто-то, видимо из озорства, вставил в ширинку довольно увесистую морковку. Видел Клюха и продаваемый почти за бесценок топорик, о котором Колька мечтал чуть ли не все свое детство. Но зачем он ему теперь? И от этой мысли началось слезное теснение в груди.
