– Ну что, проверим, у кого из вас потроха к душе ближе?
И он вознес нож над головой Марины.
На этот раз – лётом – Клюха кинулся так, что – бодком – бузнул мужика в живот своей башкой.
Мужик охнул и – на мгновенье – примерк глазами, словно быстрая тень змеей пробежала под ним. И этого было достаточно, чтобы выскользнуть Марине из-под его корячности, но не хватило, чтобы выбраться Клюхе. Потому в следующий миг тот подчерпнул его своей свободной ручищей и выволок на уровень вновь налившейся красной бухлостью морды.
– Он убьет его! Он убьет его! – метался где-то за спиной голос Марины, неизвестно к кому обращенный. – А-а-а! – все так же, с интеллигентской негромкостью, словно боясь, что слишком много людей услышат ее, вела она.
– Сейчас я тебе законопачу глотку, чтобы голова не качалась! – зловеще пообещал мужик и стал расстегивать ширинку.
Из подпузно разлезшегося чрева его штанов шибко пахнуло парной вонью.
А нож трепетал на уровне Клюхиных глаз. И то утеснение, в которое он попал, прижатый глыбистостью мужика, не давало возможности ни выскользнуть, ни хоть как-то пошевелиться, чтобы оборонить себя.
– Соси, сука! – мужик выпростал свою жеваную немощью мерзость.
И тут Клюха понял, что у него еще есть голос. Надо кричать. Но не так интеллигентно, как это делала Марина, а орать во все горло, чтобы перебить то монотонье, которое долетало сюда с базара.
И вдруг это желание было смято мыслью, что так не ведут себя истинные защитники чести женщин. Что подумает о нем та же Марина, которая наверняка мечется где-то рядом, чтобы хоть чем-то облегчить его теперешнее состояние. И тогда он просто, даже не очень громко, позвал:
– Копченый, сюда!
И мужик всего на мгновение ослабил свою, если так можно выразиться, «туловищную» хватку, потому как удерживал его не за счет рук, и обернулся. И этого было достаточно, чтобы, чуть подскользнув вниз, схватить половинку кирпича, которым он и бузнул в следующий миг своего мучителя.
Удар получился снизу в шею. Но он вернул мужику выражение остолбенения точь-в-точь такое, которое было у него в тот момент, когда Клюха кинулся на него первоначально. Особенно впечатляли остановившиеся глаза.
Конечно, Колька понимал, что надо немедленно воспользоваться оглушенностью своего врага, выломать из его пальцев нож, который тот держал мертвой хваткой, можжануть его еще один раз кирпичом по голове и выйти из этой закоулости с видом человека, буднично совершившего подвиг.
Но щенячесть, которая теснилась где-то совсем рядом с его обреченным героизмом, и отсутствие свидетелей, которые могли бы в любой момент заступиться, не позволили избрать неестественный в его положении шаг, потому он, как говаривал отец, «взяв ноги в руки», – кинулся бежать.
И когда он, уронив их до быстрого шага, поравнялся с прибазарным туалетом, то увидел, как из него выходит Бабаян.
– Куда это ты делся, дорогой? – спросил тот.
Сбивая одышку, Клюха спросил:
– А ты где был?
– Тебя ждал.
– Нет, я имею в виду, когда я звал.
– Не слышал, – явно сбрехал Сурен. Но Клюхе не захотелось его уличать. Тем более что в закоуле послышалось бормотанье и мужик явно направлялся сюда.
Не прощаясь, Клюха ускорил шаги. И вдруг увидел Марину. В разлетающемся в разные стороны шарфике она шла ему навстречу, а сзади, явно принужденной походкой, плелся пожиловатый милиционер.
– Зря ты это делаешь, Леш, – вослед Клюхе крикнул Сурен. Марина схватила его за руки повыше локтей.
