Витька фокус кажет:
И без денег достает
Все, что двое скажут.
Потому что двое –
Главные в попое:
Петька – пред,
А Климка – бух.
Витька же – слуга на двух!
Капитолина Феофановна подуронив щеки отсмеялась и только после этого поинтересовалась:
– А что такое – «пред»?
– Да председатель, как ты не поймешь! – нетерпеливо выпалила Марина.
Глаза ее, немного притененные ресницами, сияло фосфорились.
И Клюха понял, что надо спеть что-либо еще, потому как интерес был, видимо, не только к частушкам деда Протаса, но и к нему, к Кольке, забавно, как сам считал, их исполняющему, и он, чуть позанудив голос, повел:
Мне сказала перепелка,
Кто и где украл и сколько,
Уверяя до утра
Сторожей, что – спать пора.
И – без перехода – выдал и следующую:
Не робей, воробей,
Не зевай, муравей!
Ведь сегодня шкодники
Главные работники.
– Не школьники, а шкодники, – упредила вопрос матери Марина. – Те, что шкодят.
И у Клюхи благодарно сжалась душа. Она его понимала. И даже очень.
А тем временем Мулерман окончил свой концерт и стали показывать фильм.
Но Клюхе не хотелось ничего ни смотреть, ни слушать. Ему больше подходило просто бы – ни о чем – поговорить с Мариной, незаметно открыть, что в ее волнистых, надо понимать, от природы, волосах гостит такая золотистая соломенность, что все замирает внутри от объемного, можно сказать, всего этого восприятия.
Однако Марина, как неогорчительно, упулилась в экран, правда, время от времени, чуть подспохватившись, она роняла в его сторону ничего не выражающие жесты. Которые просто говорили, что она помнит о госте в доме. Но не настолько, чтобы забыть обо всем остальном.
Кино было нудным и длинным. Героиня, которую бросил муж, истерически выгоняла всех мужчин, которые пытались облегчить ее одинокую судьбу, и бесконечно, когда они уходили, плакала. А мужчины все шли и шли. Один обещал устроить дочку в детский сад, другой – отселить из общежития в отдельную квартиру, третий… И Клюха, вроде бы совсем ненароком, как бы самому себе, тихонечко пропел:
Всем замужним вновь отсрочка,
Первой – матерь-одиночка,
Чтоб жилось той матери
Так, чтоб черти спятили!
– Дураки! – сочно произнесла Марина. – Не поймут, что не в благах счастье.
– А в чем же? – быстро спросил Клюха, заметив, что она чуть-чуть подурнела голосом.
– Да ни в чем! – вдруг со злом отмахнулась она, и в глазах у нее зартутились слезы.
– А мне ее жалко, – произнесла Капитолина Феофановна, промокнув однако не глаза, а лоб.
Строптивинка, которую явила ему Марина, напомнила ее прежнюю. И, споткнувшись сознанием об эту, в общем-то незначительность, Клюха однако немного взгрустнул. Потому как все это показалось ему той самой ложкой дегтя, которая портит бочку меда.
Но картину им не суждено было в тот раз досмотреть, потому как «вырубился» свет, и пока соседский парнишка с прыщавым неопрятным лицом (как понятно, все обретающиеся вокруг Марины с сего дня в глазах Клюхи будут уродцами) возился с пробками, фильм закончился, а на дворе так завечерело, что стало понятно: пора и честь знать. И Клюха засобирался уходить.
– Да вы что? – остановила его Капитолина Феофановна. – Время-то еще детское. – И пошла хлопотать на кухне, теперь уже о вечерних чаях.
Ежели быть откровенным, Клюхе страсть как хотелось в нужное место. Хотя, видел он, как, на полуслове упорхнув, синичкой вьюркнула в туалет Марина, и он даже слышал, как там мелодично пожурчала уроненная ею струйка, а сам стеснялся последовать ее примеру. Потому и желал побыстрее уйти, чтобы своим томительным терпением не смазать общего впечатления, которое впаялось в его сознание об этом, так великолепно завершаемом дне.
