Таньку отличало от Вераки разбросанность интересов и порывистость чувств. Она в одно мгновение переживала несколько перемен. И трудно было уследить, что дорого ей своей исчерпанностью. Ибо почти все пребывало у нее в зачатье. За каждым ее поступком следовали многоточия.
Сам же Николай «оскоромился» на первом курсе. С Машей Фандеевой. Была такая у них, ломкая в моклаках, белокурочка. Все глазками туда-сюда полупливала. Глянула она пару раз и в его сторону. И когда он, видимо, чуть примагнитил ее своим ответным вниманием, вечером уже терлась о его плечо, на ходу сочиняя, какая она всеми забытая и разнесчастная.
Все остальное случилось в банальной последовательности. Сперва небольшое сопротивление. Потом наигранная отрешенность, будто он ее взял силой.
– Ой! – пришептывала она, когда он вовсю делал то, что только теоретически знал. – Не веришь, ты у меня первый!
Он слюняво улыбался ей в плечо и отшептывался, что верит, потому как уже уверился, что это не так.
Угрюмое же ожесточение пришло сразу после того, как спала гоночная устремленность, и он тут же захотел залепить Маше по роже. Чтобы не брехала. Но раздумал. И расстались они самым мирным образом. Даже условились назавтра встретиться. Фандеева намекнула, зачем. Чтобы он удвоил свое старание. А то все уж больно по-заячьи мимолетно произошло.
Но на второй день ни он, ни она на свиданье не явились.
Потом были и другие. И вскоре Николай уже выработал какой-то свой стиль поведения. Например, он не признавал тонких чувств; но и откровенный цинизм не был ему по душе; потому те, с кем он делил или длил утехи, были им весьма довольны, ибо в нем не было ничего непонятного, что могло запасть в душу, чтобы – со временем – вызвать сердечную боль и страдания.
И еще – он умел так откровенно чуждаться всех, что казался беззащитно-забитым, почти сросшимся с той серостью, что его окружала. Потому находились те, что спешили его утешить или на полной бескорыстности – приголубить, что ли. С одной из таких девах, – а звали ее Роза, и фамилия у нее тоже была «рычащая» – Ринская, он и схлестнул на несколько лет свою судьбу.
А началось все с того, что – на какой-то не очень интересной лекции – она прислала ему писульку, что хотела бы с ним встретиться для разминки темперамента. Николай притворился донцем, и черкнул на обороте того же листка, что понятия не имеет, на что она намекает. Отсылку записки он поручил Маше Фандеевой, в надежде, что та взревнует и получится что-либо интересное хотя бы в этом плане.
Но Маша записку передала безо всяких эмоций, и Николай понял, что придется пасть жертвой собственной игручести.
Он подождал того возвышения чувств, когда приходило вдохновение, этакий сплав артистизма, красноречия и импровизации, и не поспешно, но все же согласился провести с Розой время, которое, как уверился вскоре, прошло совсем недаром.
В ту ночь они долго бродили по берегу Волги, наблюдая, как в воде, ломанные невидимой струйностью, вспыхивали и погасали звезды.
О себе она рассказала не очень много. Но намекнула, ухаживатели у нее были, и один даже собирался немедленно, по-пожарному, жениться. Только она с этим делом не спешит не потому, что ждет особой, испепеляющей сердце любви. Наоборот, в выборе того, кто станет, по-казенному говоря, спутником жизни, нужны трезвость и, хоть малая мера, но предвидения, что же из этого выйдет в дальнейшие времена.
